Всеслав не говорил – он словно
открывал передо мной собственную память, как старинную книгу из
тех, что в моё время хранились в музеях под толстыми стёклами.
Хотя, пожалуй, скорее как одну из таких, что лежали в тайных
архивах, доступ к которым имели считанные профильные единицы из
учёных историков. И несколько человек из госбезопасности. Потому
что увиденное в его книге серьёзно отличалось от того, что я помнил
из школьной программы. От которой меня отделяло семь десятков лет
моей памяти в одну сторону, и около девяти веков ещё не
свершившейся истории государства Российского в другую.
Я узнавал предания про Бояна, Буса и
Славена, что были в памяти Всеслава вехами, будто кодекс строителя
коммунизма. Странные и невероятные истории, оформленные в подобия
стихов и песен, былин и быличек, передавались из поколения в
поколение тысячелетиями, создавая картину мира и образ
мировоззрения каждого руса, будь он из полян, словен, кривичей или
дреговичей. И лишь не так давно, всего пару-тройку поколений назад,
вековечные традиции, опоры и столпы, державшие на себе мир и
порядок в нём, пошатнулись. Про пращура Володимира Полоцкий князь
рассказывал сдержанно. Но я видел в его, а теперь в нашей с ним
памяти эмоции, которых он, наверное, сам от себя не ожидал и
скрывал. Непонимание. Осуждение. И даже стыд, в первую очередь за
то, что приходилось осуждать деяния предка. Издревле на Руси велось
так: славные дела народная память хранила и воспевала, ставя в
пример, заставляя восхищаться. Постыдных и позорных же были
считанные единицы, больше используемые как образец того, что
бывает, когда живёшь не по чести. И имён героев этих историй детям
не давали. Ими даже обзываться запрещали, и чтобы не тревожить
чёрные души пращуров, и чтобы не давать им дороги к сердцам и путям
тех, кто жил на русской земле сейчас, на сотни и тысячи лет позже
них.
Всеслав поведал о встрече Володимира
и Рогнеды. Кажется, в школе нам такого не рассказывали. И то, что
великому князю после такого присвоили звание святого, сразу стало
вызывать у меня вопросы. Но на фоне прочих знаний и откровений это
было не самым важным и не самым страшным.
Узнавая о том, как правители
западных стран исподволь, не привлекая внимания, точечно, деликатно
даже, если можно так выразиться, подбирались к истории народа и
воспитанию его детей, я отмечал прямые параллели с тем, что видел и
пережил сам. Когда за синие штаны, коричневую газировку и
непонятную мне музыку дети несли на рынок и в ломбард боевые
награды отцов и дедов.