У Седого перехватило дыхание. Вот она. Искра информации. Не
просто слух, а свидетельство очевидца, пусть и умирающего.
«Что еще, Павел? Что еще ты знаешь?» – Ирина Петровна почти
умоляюще смотрела на него.
«Они… очень… сильны… – прошептал сталкер. – Безжалостны…
Пленных… не берут… или… или пытают… У них… свои цели… Хотят… все
под себя… подмять… Говорили… о «чистке»… Пустоши… от
«недостойных»…» Его взгляд затуманился, он начал бредить, метаться.
Тетя Поля пыталась влить ему в рот немного воды из фляжки, но он
уже не глотал.
«Держись, парень, держись!» – крикнул Седой, хотя понимал, что
это бесполезно.
Павел вдруг затих. Его тело обмякло. Глаза застыли, уставившись
в покрытый копотью свод «Маяковской», где когда-то сияли мозаичные
звезды.
Тетя Поля пощупала его шею, потом бессильно опустила руки. «Все…
Отошел…»
На платформе повисла тяжелая тишина. Даже зеваки притихли,
подавленные этой быстрой, жестокой смертью. Смертью, которая
принесла им самую важную новость за последние годы.
Седой смотрел на мертвое лицо сталкера. Он видел много смертей.
Слишком много. Но эта смерть была другой. Она была не напрасной.
Этот парень, Павел с «Пушкинской», принес им не просто информацию.
Он принес им цель. Опасную, почти самоубийственную, но цель.
Ирина Петровна медленно поднялась с корточек. Ее лицо было
бледным, но решительным. Она посмотрела на Седого, потом на
Матвеича, потом на Бороду, который тоже подошел и теперь мрачно
разглядывал убитого.
«Значит, Матвеич был прав, – тихо сказала она. – Давыдов жив. И
он – наш единственный шанс. Теперь мы это знаем точно.»
Она обвела взглядом притихших жителей станции. «Этот человек, –
она указала на тело Павла, – погиб, чтобы донести до нас эту весть.
Мы не можем позволить его жертве быть напрасной. Он назвал место –
район Курчатовского института. Он назвал врага – «Анклав-Москва».
Он подтвердил, что Давыдов работает над тем, что нам жизненно
необходимо.»
Ее голос креп. «Это будет очень опасно. Возможно, это будет наша
последняя вылазка. Но мы должны попытаться. Мы обязаны.»
Она снова посмотрела на Седого. В ее глазах он увидел не приказ,
а молчаливую просьбу и огромную ответственность, которую она готова
была разделить с ним.
«Завтра утром, – сказала она твердо, – совет соберется снова. И
мы будем решать, кто пойдет. И как мы это сделаем.»