Седой не ответил сразу. Он смотрел на пляшущий огонек фонаря, и
в его памяти всплывали обрывки прошлого. Вот он, молодой лейтенант
спецназа ГРУ, на учениях в горах Тянь-Шаня, где каждый неверный шаг
грозил смертью. Вот первое настоящее боевое задание в какой-то
забытой Богом «горячей точке» еще до Большой Войны, где он впервые
увидел, как легко человеческая жизнь превращается в ничто. А вот
уже послевоенный хаос, первые годы выживания, когда приходилось
делать страшные вещи, чтобы просто не умереть с голоду, когда
старые идеалы и кодексы чести рассыпались в прах перед лицом
первобытной борьбы за существование. Он помнил лица товарищей,
которых потерял в бесчисленных стычках с мутантами, рейдерами, или
просто из-за глупой случайности – отказавшего оружия, неудачно
поставленной ноги на ветхой лестнице, дозы радиации, полученной
из-за неисправного дозиметра. Каждая такая потеря ложилась на его
душу тяжелым камнем. Он научился быть осторожным, циничным, не
доверять никому, кроме себя и своего оружия. И теперь ему снова
предлагали повести людей на верную смерть ради призрачной
надежды.
«Анклав…» – мысленно произнес он. Судя по описанию Павла –
силовая броня, энергетическое оружие – это не просто банда
отморозков. Это организованная, хорошо оснащенная и, скорее всего,
идеологически мотивированная сила. Наследники довоенного
правительства или военных структур, сохранившие доступ к
технологиям. Против таких его полтора десятка полуголодных
ополченцев с ржавыми автоматами – все равно что дети с рогатками
против танка. Шансы даже не минимальные, они стремились к нулю.
«Я понимаю, о чем ты думаешь, Седой,» – мягко сказала Ирина
Петровна, видя его колебания. – «Это самоубийство. Я это понимаю.
Но…»
«Но у нас нет выбора, да?» – закончил он за нее, впервые
поднимая на нее глаза. В его взгляде не было страха, только
холодная, усталая ярость и глубоко запрятанная боль. «Ты посылаешь
меня и тех, кто пойдет со мной, на убой. Ради чего? Ради легенды о
чудо-профессоре, который, может быть, уже давно сошел с ума или
работает на этот самый Анклав по доброй воле?»
«Он гуль, Седой, – напомнил Матвеич, подавая голос. – А гулей
Анклав, если это тот самый Анклав, о котором ходили слухи еще до
войны, презирает и уничтожает. Не думаю, что он работает на них по
доброй воле. Скорее всего, его держат силой. А знания… такие знания
не устаревают.»