— Пойдемте, я сейчас вам валерьянки накапаю, — Алевтина
приобняла Викторию Петровну за плечи и вывела из спальни.
Только я не ушел, оставшись рядом с Леонидом Ильичом. Сел у
изголовья его кровати и сконцентрировался на мысленном внушении.
Ничего другого не оставалось — что мог, то и делал. Врачи пусть
работают на своем фронте, а я, доморощенный экстрасенс-телепат,
буду на своем.
«Ваше сердце бьется ровно. У вас сильное сердце… Оно работает
спокойно и уверенно… В вашем теле сейчас происходят важные
оздоровительные процессы… Нормализуется работа всех внутренних
органов… Оздоравливается сердечно-сосудистая система… Снимаются
спазмы… Все кровеносные сосуды в превосходном тонусе…»… — и дальше
в том же ключе. Я не знал правильных слов, не был психотерапевтом и
тем более кардиологом, но я от всего сердца желал Леониду Ильичу
здоровья.
Скорая из кардиологического центра Чазова не просто приехала —
она прилетела, как мне показалось, почти мгновенно. Провода и
присоски, гудение аппарата, длинная лента кардиограммы.
— Приступ аритмии купирован. Имела место достаточно опасная
фибрилляция предсердий, — Чазов с резким звуком оторвал ленту
миллиметровой бумаги, сложил ее, сунул в медицинскую карту. —
Сейчас ритм восстановлен, но давление немного нестабильное.
Доктор с облегчением вздохнул, вытирая вспотевший от волнения
лоб:
— Сейчас Леонида Ильича лучше не беспокоить. Однако я боялся,
что произошло что-нибудь похуже…
В спальню Генсека вошла Алевтина с капельницей в руках. Чазов
переключился на нее, написал рецепт, разъяснил назначения. Косарев
был тут же, что-то добавлял, предлагал. Впрочем, импровизированный
консилиум очень быстро закончился.
— Леонид Ильич должен находиться на особом контроле, — сообщил
мне Чазов. — Следите за давлением и пульсом.
— А что насчёт сна? — уточнил я.
— Пока пусть пару часов бодрствует, а потом можно. Я дал
минимальную дозу седативного, но не для сна, а чтобы чуть снизить
нервную нагрузку.
— Если что, зовите — я буду рядом, — добавил Косарев, и вышел,
сопровождая Чазова.
Я не сдвинулся с места. Так и сидел на стуле у изголовья
кровати. Периодически проверял пульс. К счастью, сердце Генсека
билось ровно — не знаю, что сработало лучше — лекарства или моя
поддержка. Будем считать, что все вместе.
Я смотрел на часы — стрелки двигались медленно, отмеряя не
только время дня, но и время нашей жизни. Подумалось, что каждое
движение стрелки часов приближает нас к смерти. Так же, как
приближает к ней каждое ошибочное решение, каждый неверный шаг и
каждая злая мысль.