— Ладно, посмотрим, — Светлана подтолкнула дочек к выходу из
кухни, — пойдемте потихоньку собираться.
Оглянувшись в дверях, тихо произнесла:
— И все равно мне жалко нашу квартиру…
Я вздохнул. Женщины — самые непонятные существа. В моем времени
любая бы прыгала до потолка, появись возможность жить в таком доме.
А Светлана больше значения придает соседям и друзьям. Хотя в
семидесятых годах соседи ценились больше, чем стало потом, и
отношения с ними были зачастую теплые, почти родственные.
Утром я быстро собрался и поехал в Заречье. Снова касаться темы
переезда и спорить с женой и тещей не хотелось.
Николай, несмотря на то, что я спустился во двор на двадцать
минут раньше, уже был на месте.
— Коля, сейчас в Заречье, потом снова вернешься в Кретово.
Отвезешь Светлану на «Серп и Молот», напишет заявление на
увольнение. Потом на Кутузовский. Помоги ей с осмотром квартиры и
описью, хорошо?
— Будет сделано, Владимир Тимофеевич! — бодро ответил
Николай.
Он сегодня был непривычно молчалив и задумчив. Все мысли парня
вертелись вокруг вчерашней официантки из семейной столовой
Ивановых. Если сформулировать их покороче, то получалось примерно
так: "какие глаза-губки-ушки-носик-талия-ножки-попка-фигурка"!
В Заречье я принял смену у Солдатова, обошел посты, поднялся в
главный дом. Леонид Ильич уже позавтракал и собирался выезжать.
Мы прибыли в здание ЦК на Старой площади, где Брежнев сразу
занялся документами. Александров-Агентов еле успевал бегать из
кабинета в кабинет, выполняя распоряжения Генсека.
Мне предстояла обычная рутинная работа, но Леонид Ильич отправил
меня подавать документы в Московскую школу КГБ. Николай уже
вернулся в Кретово и потому пришлось взял одну из служебных машин.
По пути заехал на Лубянку, в Управление кадров.
— Документы уже отправили в Высшую школу, — сообщил мне
начальник Управления, генерал-лейтенант Пирожков (вот уж не самая
подходящая фамилия для генерала), — тебе осталось там лично
появиться и согласовать план обучения.
Мне не хотелось с ним разговаривать. Очень неприятный тип.
Напоминал мне тонкий ледок на болоте, обманчиво прочный, а на самом
деле… Внешняя лицемерная доброжелательность слетала с Пирожкова
мгновенно, а взамен из генерала лезло откровенное хамство.
Я хотел уже попрощаться, но Пирожков завел очень интересный
разговор: