— Из Зарного? — миловидная сестричка
в глухом серо-зеленом платье и такой же шапочке с красным крестом
вдруг улыбнулась. — Знаю Зарное. Бывала когда-то там, на усадьбе, в
гостях…
— У Ростовцевых?
— Да… А вы их знаете?
— И Веру Николаевну, и Юру… и даже
еще… Ксению… — тут доктор неожиданно для себя покраснел.
— Вот славно! Право же, славно! —
обрадовалась сестричка. — А мы полгода уже не виделись — все
некогда… Как там Верочка, Юра?
— Потихоньку… в порядке все…
— Поклон им передавайте. От Юленьки
Лихоносовой… Мой папенька с их отцом — в одном штабе! Да, а насчет
коллеги… Через полчасика Николай Саввич освободиться после обхода.
Он всегда в ординаторской обедает. Подождете?
— Ну, конечно же. А подскажите, в
какой палате господин Гробовский? Алексей Николаевич, поручик… с
пулевым…
— Гробовский? — сестричка покачала
головой. — А вы друг его?
— Ну-у-у…
— Выпишем его скоро. Путь дома
долечивается! Понимаете, все время нарушает режим! Вечно у него
какие-то люди, то сам куда-то уходит… И, главное, главврач ему
ничего не говорит! Ну, так же нельзя! Может, вы скажете… Вот и
сегодня открыл окно и мальчишку-газетчика позвал!
— Прямо в палату?!
— Ну, что вы! В коридор…
В коридоре же доктор Гробовского и
обнаружил. В халате поверх полосатой больничной пижаме, тот сидел
на скамеечке у окна и внимательно читал газету. Время от времени
ругаясь вслух.
— Вот же, сволочи! Ну, что же вы
такое творите-то?
— Что такое, Алексей Николаич?
Поручик поднял глаза:
— А-а! Спаситель! Не ждал, что
заглянешь… Ну, здоров будь!
— И вам не хворать, — усевшись рядом,
хмыкнул доктор. — Честно сказать, по пути заглянул… Жду коллегу. Да
что же там такое пишут?
— А вы не читали?
— Нет.
— Ах, да… у вас там, в деревне…
Смотрите, что этот гад говорит! — Гробовский с выражением зачитал
вслух. — «Что это? Глупость или измена?»… А? Каково? Так полоскать
высочайшую семью! На всю Россию… На всю! Ну, совершенно никакого
уважения! И это — на руку врагам. Э-эх, в старые бы времена… Вот же
ж гад-то!
— Алексей Николаич, это вы про
кого?
— Да про Милюкова ж! А еще профессор!
Навыбирали на свою голову… И куда только цензоры смотрят? Ага!
Знаю, куда. Столичные-то газетки себя такого не позволяют! А вот
всякие подметные листки… Ух! Прижмем, гадин!
Так вот время и пролетело — быстро.
Иван Палыч и пары фраз не смог сказать — все слушал.