— Тихо, Блошка. Это всего лишь плохой сон. Я с тобой. Тебе больше нечего бояться.
С трудом разлепляю мокрые от слёз ресницы и встречаюсь с встревоженным взглядом Давида. Он держит меня на руках, вдавливая в себя, и вновь укачивает, успокаивая меня. Аккуратно кладёт на кровать, укрывает одеялом и мимолётно касается губами лба.
— Ты заснула прямо за столом. Не стал тебя будить, решил отнести в спальню.
— В чём заставил поклясться Андрей? — прячу своё состояние неловкости от чужой близости за вопросом.
— Позаботиться о тебе, если он не сможет. Быть всё время рядом, — откровенно отвечает Давид, не спуская с меня тяжёлого, проникающего в нутро взгляда.
9. Глава 8
Давид
Рената уснула, а я как дурак сижу и пялюсь на неё. Кто бы мог подумать, что так повернётся жизнь. Ещё полгода назад я запрещал себе думать о ней и подходить вне работы, а сейчас, вроде как, отдаю клятвенный долг брату, навсегда оставившему нас. Поддержать, не дать скатиться во тьму, находиться всё время рядом и приложить усилия, чтобы сделать Блошку счастливой.
Наверное, никто лучше меня не знает о потерях и о том спектре эмоций, накрывающих после. Страх, тоска, бессилие, злость, растерянность и непонимание за что… Я плохо помню, как выглядела бабушка, но день её смерти отпечатался в сознание навечно. Нет, не потому что она была ужасна. Бабушка умерла во сне от сердечного приступа. Заснула, проснулась от боли в груди и даже не успела подняться с кровати.
Но запомнился мне этот день не поэтому. Моё детство кончилось с её уходом. Те три года, что я прожил с бабулей, были полны тепла и любви. Она дала брошенному малышу столько всего, что моя утраты оказалась неподъёмной.
Матери пришлось забрать ненужного отпрыска, нагулянного с неизвестным кадром находясь под кайфом, но лучше бы её сразу лишили материнских прав. Что может дать потерянному ребёнку алкоголичка и наркоманка со стажем? Радость от появления самого родного человека, выносившего и родившего меня, быстро сменилась на обиду, непонимание и разочарование.
Каждую попойку я сидел запертым в тёмной ванной комнате коммуналки, слыша сквозь страх пьяные песни, вопли и звуки драки, а в моменты её ломки нередко корчился под хлёсткими ударами ремня. Ненормированное и скудное питание, холодный кафель на полу, постоянные побои, и боязнь заснуть за год превратили меня в хлюпкого, болезненного нытика, шарахающегося от каждого шороха.