Марк жестом пригласил девочку в таблинум. Все значительные дела и переговоры он предпочитал вести именно там. Оставалась масса самых разнообразных вопросов, требовавших решения до отъезда, но не менее значимым он считал разговор с Летицией. Однако она его опередила.
– Почему ты не можешь взять меня с собой?
– Детям не место на войне, – ответил Марк устало. – Я много раз говорил тебе об этом и не изменю своего решения.
– Но Квинт едет с тобой!
– Квинт – мужчина, его, как и мой долг защищать семью и Родину. Сенатор Цицерон[1] как-то обмолвился, что выделил два понятия Родины – по рождению и по гражданству. Ты, рожденная в Галлии, но живущая в Риме, как никто другой, должна понимать, что это значит. Для меня же нет другой Родины, кроме Италии. «За нее мы должны быть готовы умереть, ей полностью себя отдать, в нее вложить и ей как бы посвятить все свое достояние»[2].
Летиция поняла, что переубедить Марка невозможно. Она устыдилась своих слов: собиралась поговорить о Марсии, а вместо этого говорила о себе. Сам мужчина так же не был рад подобному повороту разговора, но не видел смысла давать напрасную надежду.
Повисла гнетущая тишина, прерванная появлением Марсии старшей.
– Отец, мне сказали, что ты хотел видеть меня. Я не помешала?
– Нет, – ответили Марк и Летиция одновременно, а девочка продолжила:
– Я уже ухожу.
Она успела сделать несколько шагов к выходу, прежде чем подруга остановила ее, шепнув:
– Останься. Я боюсь того, что скажет папа.
Летиция молча подчинилась, крепко сжав руку Марсии, Марк не стал вмешиваться. Дождавшись, пока те займут кресла напротив него, произнес:
– Марсия, ты уже достигла совершеннолетия. Твоя красота не осталась незамеченной. Неудивительно, что отцы некоторых молодых людей уже спрашивали меня о тебе, но среди многих достойных я выделил лишь одного. Ему одному я позволю приходить в мой дом, чтобы иногда видеть тебя, – продолжил Сцевола, – если ты сама не будешь против него. Если есть кто-то иной в твоих мыслях или в твоем сердце, ты можешь сказать мне о нем. Последнее слово будет за тобой.
Марсия замерла, почти перестала дышать. Она мечтала и боялась услышать имя Секста Тарквиния, образ которого преследовал ее всю ночь и весь последующий день. На глаза ее внезапно навернулись слезы и, не стесняясь присутствующей здесь Летиции, девушка бросилась в объятья отца. Не смея поднять на него глаза, тихо спросила: