– Нескольких жителей внезапно настиг сильный душевный недуг… –
повторил я, покатав слова на языке также, как впервые пробуют
незнакомое питье. – И что же необычного в сумасшествии?
– Я забыла упомянуть о крохотной детали, палач Рург – душевный
недуг поразил всех троих в один и тот же день. В один и тот же час.
И случилось все в одном и том же селении.
– Я понял, – медленно кивнул я.
Любой может спятить. По разным причинам. Сильное потрясение,
врожденный порок. Но этого никогда не случается с несколькими
людьми разом. Да еще в одном селении. Хотя…
– Не было ли там пожара? – осведомился я. – Мне доводилось
слышать об одном случае, когда полыхнул большой пожар и целая
деревня сгорела дотла. Многие погибли в тот черный день. А двое –
две женщины, потерявшие детей в безжалостном огне – разом сошли с
ума. Их отдали позднее в храмовую лечебницу под покровительством
Лоссы. Там они находятся и по сей день.
– Большое и ужасное переживание способно сокрушить даже самый
сильный разум, – подтвердила сильга. – Бывает, что ужас потрясения
одерживает победу над двумя или тремя людьми сразу. Потому я и
говорю об этом так осторожно, палач Рург. Поэтому и называю это
душевным недугом. А не одержимостью или же чем иным.
– Похвальная осторожность в суждениях, – заметил я. – До тех
пор, пока нам по пути, ты можешь путешествовать вместе со мной,
сильга Анутта. Но учти – быть может, тебе самой этого не
захочется.
– Почему же?
– Причин много. Первая вот она, – я легким кивком указал на
десяток деревенских повозок, груженных мешками, медленно тянущихся
навстречу и мимо нас.
Везут овощи и фрукты в Элибур. К вечеру будут там. Завтра с
первыми лучами рассвета все ими привезенное уже окажется на
прилавках, и начнется битва между продавцами и крикливыми
домохозяйками, старающимися сберечь каждый медяк. Разумно и
бережливо вести хозяйство – это вам не шутка.
Но я имел в виду не пучки зелени, укрытые мешковиной. И уж точно
не задорно-красную редиску.
Возницы. В них дело. На каждой повозке по одному-два седока. И
все они старательно смотрят куда угодно, но только не на меня.
Можно ли не заметить рослого всадника с обилием красных пятен на
одежде и оружии? Можно, если сильно этого захотеть.
– И это самая малая неприятность, – тихо усмехнулся я, прекратив
смотреть на крестьян к их безмерному облегчению. – В незнакомых
трактирах и постоялых дворах есть приходится так быстро, что едва
не давишься. А иначе никак – стоит мне туда зайти, как посетителей
словно ураганом сносит с мест. Если же и остаются, то в воздухе
повисает напряженное гнетущее молчание. Никто не пьет и не ест. Все
смотрят в пол. Поэтому я предпочитаю заходить с черного входа и
заказывать еду там, чтобы съесть ее на вольном воздухе, что не так
уж и плохо, коли нет дождя и холодного ветра. Но тогда можно
укрыться в сарае. А затем наступает вечер. Вот-вот окончательно
стемнеет. Но никто не желает тебя приютить на ночь. Разве что снова
в сарае. Да и то с великой неохотой. Не отказывают лишь из боязни –
мало кто смеет глядеть в глаза палачу. Поэтому, сильга Анутта,
предупреждаю – в путешествии со мной тебе уготовано много
неприятного. Люди станут коситься и избегать; завтракать, обедать и
ужинать придется под открытым небом, да и спать там же. Поэтому я
предпочитаю путешествовать только в теплые времена года. Или хотя
бы не морозные.