— Но ведь в списке есть фамилия
Максима. Поэтому я и… попросила Аллу выдать своих девчонок на пробу
сил.
— В результате, — в голосе Льва
Николаевича появились недовольные нотки. — Четверо студентов класса
нежити второго уровня, минимум, на четыре дня, не смогли пройти в
свою башню. И всё это из-за того, что тебе что-то там
показалось?
Девушки вновь переглянулись. Но вновь
заговорить никто не осмелился. Тем временем, директор вернулся за
свой стол, взял в руки планшет и, недовольно бормоча себе под нос,
принялся читать отчёт.
В нём были не самые приятные вещи. В
общем. Профессор Зуева, застав итог битвы, искренне попыталась
помочь четверке кровососов вернуться во второй Контур. Но,
учитывая, что Бурдин сорвал с их грудей печати, девушкам придётся
некоторое время посидеть в особом месте обычного человеческого
мира.
Такие же печати Максим сорвал с нежити
в первый день перед тем, как попасть в Академию. Как ему это
удалось? Никто ответа не знал. Но тем не менее, это повторилось.
Максим опять сорвал печать контроля. Особую метку, которую должны
были носить все представители нежити.
Всю свою жизнь.
— Понимаете, сударыни, — Лев
Николаевич перевёл взгляд на Ориану. — Печать – вещь очень дорогая.
Она позволяет таким, как ты, и ты, Алла, — посмотрел на вторую, —
беспрепятственно прыгать между Контурами, чтобы избежать ненужных
глаз. А также эта печать позволяет любому представителю закона
отслеживать незаконную нежить в человеческом мире.
Девушки втянули головы в плечи. Лев
Николаевич продолжил:
— Теперь у нас четыре кровососа, — с
его уст это не звучало грубо, — которые могут слинять из нашей
временной точки и устроить ад на земле. Никто не отменял голод и
чувство свободы. Понимаете, чем это может закончиться?
Старосты синхронно
закивали.
— Но и это ещё не всё. Находясь в
первом Контуре, как вам известно, мы не сможем отследить их
перемещение, даже если начнётся охота. Это чревато тем, что спрос
будет с вас, как с зачинщиков. Бурдин в этой ситуации защищался.
Так что и за печати, которые нанесены магистром, придётся платить
вам или вашим семьям.
В кабинете повисла гнетущая тишина.
Ориана, казалось, вот-вот сгорит со стыда, а Алла, обычно бойкая и
дерзкая, съежилась в кресле, словно провинившийся котенок. Толстой
устало вздохнул, откинулся на спинку кресла и потер
переносицу: