— Ой, Лёшенька, доброе утро! — просияла Татьяна Павловна,
придерживая рвущегося с поводка Артемона. — А мы вот гулять
собрались. Погодка сегодня, конечно, не очень, но Артемону все
нипочем, ему лишь бы побегать.
— Доброе утро, Татьяна Павловна, — кивнул я, стараясь не
наступить на вездесущего пуделя. — Вам тоже хорошей прогулки.
— Спасибо, Лёшенька, спасибо, — закивала она. — А Машенька где?
Что-то я ее сегодня не видела.
— Маша по делам уехала, — уклончиво ответил я. Рассказывать
Татьяне Павловне о наших с Машей «сложностях в отношениях»
совершенно не хотелось. Она была женщиной доброй, но уж очень
любопытной, и любая информация, попавшая к ней, имела свойство
быстро распространяться по всему дому со скоростью лесного
пожара.
Не успел я распрощаться с Татьяной Павловной, как из лифта,
громыхнув дверями, вывалился Петрович — еще один мой сосед по
этажу.
Петрович был полной противоположностью Татьяны Павловны. Мужик
лет пятидесяти, крепкий, кряжистый, работал на каком-то заводе и
олицетворял собой все то, что принято называть «простым русским
народом». Футбол, пиво, рыбалка по выходным — вот его
незамысловатые радости жизни. Меня он, кажется, не очень понимал.
Как можно «работать, не отходя от компьютера», «не любить футбол» и
«не пить пиво каждый вечер после работы» — это было за гранью его
мировосприятия. Но при этом относился ко мне беззлобно, признавая
во мне «нормального парня, хоть и со странностями».
— О, Стахановец! — громыхнул Петрович, по-свойски хлопнув меня
по плечу так, что я едва не выронил сумку с ноутбуком. — Опять в
свою контору, штаны просиживать?
— И вам не хворать, — усмехнулся я. — Работа у меня такая,
сидячая.
— Да знаю я вашу работу, — махнул он рукой. — Кнопки нажимать —
невелика премудрость. Вот у нас на заводе — это да, это работа! Там
силушка нужна, смекалка!
Он перевел взгляд на удаляющуюся фигуру Татьяны Павловны с
Артемоном, потом снова на меня.
— А Маруська-то твоя где? — понизив голос, спросил он. — Что-то
не видать ее сегодня. Красивая девка, ничего не скажешь. Норовистая
только, видать.
Я почувствовал, как внутри начинает закипать раздражение.
Петрович имел привычку «слабенько подкатывать» к Маше, как он
сам это называл. Делал он это беззлобно, по-простецки, но меня это
все равно коробило.
— Маша уехала, — стараясь сохранять спокойствие, ответил я. —
Дела у нее.