Она приподнялась в седле и на другом языке отрывисто сказала:
– Анна! Посмотри, кого я нашла.
Из огорода возле кухни к ним двинулась коренастая, приземистая женщина, с широкими плечами и огромными бесформенными грудями под грязной блузой. Густые темные волосы с седыми прядями убраны в пучок на темени, лицо красное и круглое, как редиска, голые по локоть руки – толстые и мускулистые, как у мужчины, и в земле. В большой мозолистой руке она несла пучок репы.
– В чем дело, kleintjie – малышка?
– Я спасла храброго английского летчика, но он тяжело ранен…
– Мне он кажется здоровым.
– Анна, не будь старой ворчуньей. Помоги мне. Надо отвести его на кухню.
Женщины продолжали разговаривать, и Майкл, к своему изумлению, понимал каждое слово.
– Я не впущу в дом солдата, ты это знаешь, kleintjie! Не хочу, чтобы в одной корзине с моей кошечкой оказался кот…
– Он не солдат, Анна, он летчик.
– И, наверно, такой же назойливый котяра.
Она использовала слово fris, и Сантэн напустилась на нее:
– Ворчливая старуха! Немедленно помоги мне.
Анна внимательно оглядела Майкла и неохотно согласилась:
– У него красивые глаза, но я все равно ему не верю. Ну хорошо, но пусть он только…
– Мефрау, – впервые заговорил Майкл, – со мной ваша добродетель в полной безопасности, торжественно обещаю. Как вы ни привлекательны, я буду держать себя в руках.
Сантэн повернулась в седле и уставилась на него, а Анна выпрямилась и радостно захохотала.
– Он говорит по-фламандски!
– Вы говорите по-фламандски! – уличила Сантэн.
– Это не фламандский, – сказал Майкл, – а африкаанс, голландский язык Южной Африки.
– Нет, фламандский, – возразила Анна, подходя. – Всякий, кто говорит по-фламандски, дорогой гость в этом доме.
И она протянула руки к Майклу.
– Осторожней, – выразила беспокойство Сантэн. – Его плечо…
Она соскользнула на землю, и вдвоем они спустили Майкла с лошади и повели к кухонной двери.
В этой кухне дюжина поваров могла бы приготовить обед на пятьсот персон, но сейчас только в одной печи горел небольшой огонь. Майкла усадили перед ним на стул.
– Принеси свою знаменитую мазь, – приказала Сантэн, и Анна торопливо ушла.
– Вы фламандка? – спросил Майкл. Он радовался исчезновению языкового барьера.
– Нет, нет. – Сантэн огромными ножницами обрезала остатки рубашки вокруг ожогов. – Анна с севера. Она стала моей няней после смерти мамы и теперь считает себя не служанкой, а моей матерью. Она еще в колыбели научила меня своему языку. Но где ему научились вы?