Нет, здесь он не держал ничего
личного.
Простой письменный стол вроде тех,
что стоят в отделе, только поменьше и поновее. Пара шкафов,
заваленных бумажными и пластиковыми папками самых разных размеров и
цветов. Анахронизм, конечно, но в некоторых случаях бумага удобнее,
чем невидимые хранилища инфотерминалов.
«Бумага послушна, — подумал Маан,
проводя рукой по шероховатой поверхности папки, — Ее можно сжечь,
смять, разорвать. Бумагу, и все, что на ней. Наверное, именно
отсюда во мне странная старомодность».
Эта комнатка тоже была частью его
мира, только куда более маленького, его собственного, рассчитанного
лишь на одного постояльца.
Иногда в те минуты, когда сознанию
хотелось отвлечься от ровных строк символов, Маан откидывался на
мягкую спинку стула и думал о том, как этот ограниченный стенами
мирок выглядит в глазах других людей.
Что он говорит им о своем
хозяине?
Лежит ли на этих вещах, будничных и
привычных, какой-то отпечаток его собственной личности, или же они
безлики, как и все остальные?
Сверкающий пластиком хронометр на
стене — ничего лишнего, лишь сменяющие друг друга цифры, привычные
в своей никогда не меняющейся последовательности.
Вместо стакана с пишущими
принадлежностями — футляр с перьевой ручкой «Парки», похожей на
крупнокалиберный патрон, тяжелой и основательной – подарок Кло на
пятидесятилетие.
Встроенный в стену сейф, содержащий в
себе кипу пахнущих плесенью бумаг, и половину бутылки джина.
В углу за столом — стопка старых
журналов.
В этом мире не было ничего лишнего.
Ведь он был создан лишь для одной цели.
Каких-нибудь двадцать лет назад
отдельный кабинет казался ему немыслимой роскошью. Во всем Контроле
тогда подобный имели не более десятка человек, включая самого
Мунна.
Отполированная дверца сейфа
располагалась на высоте его головы, и каждый раз, проходя мимо,
Маан успевал заметить в мутном отражении собственное лицо. Зачем-то
он остановился и некоторое время смотрел в это искаженное
зеркало.
У отраженного сталью Маана были серые
щеки, нависший лоб и казавшиеся черными глаза. Но их взгляд,
уставший и какой-то вялый, был ему знаком.
Маан коснулся металла кончиками
пальцев, потер прохладную поверхность, оставляя на ней жирные
следы.
Осиротеет ли этот мир, лишившись его?
Вряд ли. Просто здесь будет висеть другой хронометр, а на столе —
лежать другая ручка. И чье-то другое лицо будет мутно отображаться
на металлической поверхности, только и всего.