Тара гордо провела Мозеса и Молли по маленькому зданию.
– Сегодня выходной, поэтому нет наших добровольцев-врачей, – объяснила она. Мозес поговорил с черными медсестрами и с матерями, которые с детьми терпеливо ждали во дворе.
Потом в своем крошечном кабинете Тара приготовила им троим кофе, и, когда Мозес спросил, как финансируется клиника, ответила уклончиво:
– У нас грант от правительства провинции…
Но тут вмешалась Молли Бродхерст:
– Не позволяйте ей дурачить вас – большую часть расходов она оплачивает из своего кармана.
– Я обманываю мужа – жульничаю со счетами за домашнее хозяйство, – рассмеялась Тара, легко отмахиваясь от темы.
– Нельзя ли проехать по району трущоб? Мне хочется на них посмотреть.
Мозес посмотрел на Молли, но та закусила губу и взглянула на часы.
– Проклятие, мне пора.
Тара вмешалась:
– Не волнуйся, Молли. Я могу повозить Мозеса. Поезжай домой, а я сегодня к вечеру подвезу его к твоему дому.
В старом «паккарде» они ездили по песчаным дорогам между заросшими дюнами, где ивовидные акации вырубили, чтобы расчистить место для лачуг из ржавого железа, картона и изорванной пластиковой упаковки. Время от времени они останавливались и пешком обходили трущобы. Воющий юго-восточный ветер с залива поднимал в воздух тучи пыли. Идти приходилось наклонившись.
Люди узнавали Тару, с ней здоровались, ей улыбались, дети бежали ей навстречу и плясали вокруг, выпрашивая дешевые лакомства, которые она держала в карманах.
– Где они берут воду? – спросил Мозес, и Тара показала ему, как старшие дети ставят старые нефтяные бочки на брошенные автомобильные шины. Бочки заполняют водой из общей колонки на краю официального поселка и везут за милю к своим лачугам.
– Акации они рубят на дрова, – объясняла Тара, – но зимой дети болеют простудами, насморками и воспалением легких. О канализации даже не спрашивайте…
Она принюхалась к густому зловонию мелких выгребных ям, закрытых ветошью.
Было уже почти темно, когда Тара остановила «паккард» у черного входа клиники и выключила двигатель. Несколько минут они сидели молча.
– То, что мы видели, не хуже сотни других районов трущоб, в которых я прожил большую часть жизни, – сказал Мозес.
– Простите.
– За что? – спросил Мозес.
– Не знаю. Просто чувствую себя виноватой.
Она знала, как неубедительно это звучит, и открыла дверцу «паккарда».