– Впечатляет?
– Красиво.
Дорого-богато. Так про это говорят.
– Наш дом, – пожалуй, единственное, что осталось от прошлой жизни, – с глубокой тоской в голосе произносит она. – Теперь, когда ты приехала, в нём не будет так пусто и одиноко. Нам сюда, – провожает до комнаты, расположенной в самом дальнем углу. – Входи, – пропускает вперёд, тоже заметно нервничая.
Осматриваюсь.
Здесь очень светло, просторно и свежо.
Пастельные тона. Изящная мебель. Большое резное зеркало и туалетный столик, принцесскина кровать на высоких ножках. Настенные и напольные светильники.
Стук моих каблуков нарушает тишину, неприятно режущую слух. Правда, как только бабушка распахивает стеклянные двери, ведущие на примыкающую веранду, спальню тут же заполняют звуки пения неугомонных птиц, перекликающихся на своём собственном языке.
– Ну как тебе? Нравится? – спрашивает она с надеждой.
Я в этот момент пристально разглядываю одну из больших картин, на которой изображена хрупкая балерина в невесомом, воздушном платье голубого цвета.
– Ты можешь поменять что-то по своему вкусу, если пожелаешь.
Протягиваю руку, снимаю рамку со стены и кладу изображением вниз.
– В этом большом доме найдётся другая комната? – интересуюсь холодно.
Стоило догадаться, кому принадлежала эта. Сердце ведь буквально разорвалось, когда я сюда вошла.
– Это самая лучшая спальня. К тому же, с веранды видно море и горы... – растерянно произносит женщина в ответ.
– Она здесь жила, – проговариваю сухо.
– Это было очень давно. Почти двадцать лет прошло.
– Какая разница?
– Если захочешь, то мы, конечно, приготовим для тебя другую комнату. Но ты не горячись, Тата.
Порывается подойти, однако я поднимаю на неё колючий взгляд.
– Оставить тебя одну? – верно считывает моё настроение.
– Да.
– Хорошо. Отдохни. Пётр Игоревич поднимет вещи чуть позже, – смиренно отступает назад. – Спустишься к обеду? – складывает вместе пальцы, украшенные перстнями.
– Я не голодна.
– И всё-таки. Если спустишься, я буду рада, – говорит она, закрывая за собой дверь.
Обречённо вздыхаю, снимая с плеча теннисную сумку.
С одной стороны мне очень хочется поскорее уйти из этой спальни, но с другой… Та часть меня, которая всё ещё помнит о существовании матери-предательницы, борется с болезненным, внезапно проснувшимся любопытством.
Опускаюсь на кровать и прикрываю отяжелевшие веки, подставляя лицо ворвавшемуся в комнату порыву ветерка.