- Шмотье откуда такое? – с подозрением спросил Ренис.
Я замялся. Разумеется, намеренно. Ответ у меня давно был готов. Потом как бы нехотя признал:
- Стянул. Эрмик стоял на Желязниковской. Дверь открыта. Ну взял я. А чего добро без присмотра кидают, - не нравилось мне, что разговор этот может затянуться.
Убрать этого мерзавца прямо сейчас? Слишком велик риск, что он успеет закричать. Если не он, то кто-то из этих двух оборванцев вполне могут с перепуга. И тогда вся моя затея накроется.
- В общем, давай, урод, иди отсюда. Сумка конфискована, - заключил Ренис и выключил фонарь.
Чтобы не тянуть время, я спорить не стал. Понуро опустил голову, сглотнул обиду и было пошел в сторону канальи.
- Куда, сука, прешься! – тут же остановил меня окрик. – Возвращайся откуда пришел.
А вот этот поворот мне совсем не нравился. У меня не было времени чтобы снова искать обходные пути. Я послушно повернулся, активируя в правую руку «Хватку Смерти», поднял ее одновременно указывая на железнодорожную ветку, которая виднелась за спиной «волка» и спросил:
- Так можно? Меня Танюша ждет. Пожалуйста, господин…
Великий Ренис ответить не смог: невидимая рука проникла в его горло и резко сдавила трахею, пережала ее так, что не мог вырваться даже хрип. Грозный волчара не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть. Он судорожно схватился за горло и побледнел. От ужаса, непонимания происходящего, его глаза выкатились точно у лемура. Перед смертью он все-таки смог издать негромкий, жалобный хрип. Неловко взмахнул руками и, глядя на ухмылку на моем лице, упал едва ли в костер.
Оба бездомных вскочили, испуганные происходящим.
- Боги! Ему, наверное, плохо, - сказал я, торопливо подходя.
- Наверное, сердце, - всполошился тот, кого Ренис называл Старым.
- Тише, тише, - успокоил я его, - а то его дружки услышат. Подумают, что вы с ним что-то сделали. Лишь бы не помер… - я присел на корточки и сделал вид, что проверяю пульс бедолаги, хотя в этом не было необходимости: я чувствовал его вылетевшую из тела душу. Было искушение основательно выйти на тонкий план и преподать мерзавцу еще один урок – посмертный. Только на это не было времени. Я лишь позволил явить перед ним свое истинное лицо и, беззвучно рассмеявшись, произнести:
- Дурак. Не надо было так вести себя с графом Елецким.
После этого, душа его заметалась в ужасе, а я спокойно сообщил бездомным: