— Его больше нет, — шепчет он мне.
Мой разум туманится, воздух покидает лёгкие. «Меня тоже больше нет», — последнее, что мелькает в голове перед тем, как я оседаю у него на руках.
***
Шаги и шуршание за спиной проникают в моё подсознание и выдергивают из сна. Я открываю глаза и моментально жалею об этом. Яркий дневной свет больно бьёт по ним. Понимаю, что нахожусь на кладбище уже достаточно долго, и заставляю себя встать. Затёкшие мышцы причиняют боль и дискомфорт.
Затылок покалывает, ощущаю, что позади меня кто-то стоит и смотрит на меня. Я оборачиваюсь и с трудом удерживаюсь на ногах, чтобы не грохнуться вниз. Наши взгляды встречаются. Я, не мигая, смотрю на мужчину в чёрном расстёгнутом пальто с гвоздиками в руках. Значит, это он. Двадцатого числа каждого месяца, в день, когда не стало отца, я находила на его могиле десять алых гвоздик. Я не знала, кто их приносит и когда. И решила, что кто-то из братьев позаботился об этом, заплатив кому-то из местных.
От растерянности ныряю в себя и пытаюсь понять, что же я чувствую, увидев его вновь? Увы, в голове нет ни одной мысли. Пустота. Будто и сердце не бьётся, не качает кровь. Мой соучастник, человек, который виновен в смерти отца так же, как и я, тоже не говорит ни слова. Он проходит вперёд, кладет цветы на мраморный гранит, смотрит на памятник. Я чувствую, как в груди, наконец-то, начинает биться сердце. И оно пропускает удар. «Адэм», — констатирует мозг, словно узнаёт его только сейчас.
— Что. Ты. Здесь. Делаешь? — выговариваю каждое слово с трудом.
Кожа по всему телу начинает зудеть. Боже, оказывается, сердце тоже может чесаться.
— Между нами есть дела, которые нужно решить, — произносит Адэм, не поворачиваясь в мою сторону, продолжая печально смотреть на изображение отца.
Я содрогаюсь от звука его голоса. Я запретила себе думать о нём. Вычеркнула из памяти его лицо. Не вернулась назад в столицу после похорон отца, чтобы не встречаться с ним, чтобы никогда больше не видеть его. Заперла себя в этой глуши. И вот, он вновь передо мной.
Я украдкой делаю рваный вдох, боясь задохнуться от неконтролируемых чувств. Где справедливость? Почему он все ещё так влияет на меня? Со всей силы сжимаю руки в кулаки. Приподнимаю голову, одаривая его пренебрежительным взглядом.
— Единственное, что между нами есть, — шепчу я, чтобы услышал только он. Словно боясь, что может услышать отец, и узнать, что мы вновь ругаемся. — Единственное, что между нами есть, — повторяю вновь ещё тише, — это могила моего отца. Это его смерть.