Люди потянулись к дому, растирая затёкшие спины и
переговариваясь вполголоса. Дети Петра сразу ожили, почуяв запах
еды, и принялись носиться вокруг телеги, радуясь, что наконец-то
можно размяться.
Уха была просто объедение — пальчики оближешь! Густая,
наваристая, с дымком, будто в котелок и правда головешку кинули,
как батя в детстве делал на рыбалке. Я хлебнул ложку и аж глаза
закрыл от удовольствия.
Мужики, бабы, даже малые дети Петра уплетали уху за обе щеки аж
причмокивая.
Машка же сидела почти напротив меня и ела очень аккуратно, будто
боялась что-то испачкать или задеть. При этом постоянно улыбалась,
поглядывая на меня украдкой из-под длинных ресниц.
Я несколько раз чуть ложку не выронил, встречаясь с её взглядом.
Сердце то разгонялось, то замирало — будто я не взрослый мужик, а
мальчишка, впервые влюбившийся. Стыдно было признаться себе, но эта
девушка что-то во мне перевернула, заставила вспомнить, что значит
жить, а не просто существовать.
— Уха-то хороша! — громко сказал Пётр, утирая бороду. — Спасибо,
барин, за угощение. Не ожидали мы такого приёма.
— Да ладно тебе, — отмахнулся я. — Все мы теперь в одной деревне
будем жить. Надо друг другу помогать.
Маша тихонько улыбнулась этим словам, и мне показалось, что в её
глазах промелькнуло что-то особенное — понимание, благодарность, а
может, и что-то большее. Но это уже были совсем другие мысли,
которые я пока не решался додумывать до конца.
После ужина встал вопрос ночлега. Петьку с семьёй, понятно, к
Илье — они, родственники, разберутся, где разместиться. А вот Фому
с Пелагеей и Машей я решил к Игнату Силычу отправить. Поманил
старосту, что стоял у себя на крыльце, щурясь, как кот на чужой
сметане, и говорю ему:
— Игнат, Фому с семьёй прими на постой до завтра, пока не решим,
что и как.
Игнат же выпятил грудь, будто генерал перед парадом, и
загундосил:
— Это как же, барин? Крестьян да в мой дом? Вас-то, барин, за
честь, а этих, — он кинул презрительный взгляд на Фому, — куда? Не
по чину это!
Я почувствовал, как вскипела кровь. Подумал: ну, держись, бывший
боярин. Встал, выйдя из-за стола и выпалил:
— Значит, так, Игнат Силыч! Ты, видать, забыл или попутал, кто
тут барин? Я тебе не князь твой, что в ссылку отправил и не холоп,
чтоб твои капризы терпеть. Фома с семьёй — мои люди. И ты их
примешь так, как я сказал. А будешь нос воротить — сам в сарай
спать пойдёшь, с курями за компанию. И кнут твой, что ты на мужиков
поднимаешь сначала на тебе применю, а потом в Быстрянке утоплю. Всё
понятно?