В тот момент у меня возникло желание метнуться к ближайшей двери, но я боялся, что мой побег Кенни расценит как предательство его дружбы и без сожаления расстреляет мою спину.
Хотя остальных обитателей Роузленда в той или иной степени отличала эксцентричность, все они пытались изображать из себя нормальных людей. Этот живописный гигант, этот ходячий арсенал с вытатуированными на могучих бицепсах хохочущими гиенами не прилагал к этому никаких усилий. Я понял, что невозможно даже представить себе, как он работает в единой команде с остальными сотрудниками службы безопасности, которых мне уже довелось встретить. Напрашивалось другое предположение: Кенни никакой не охранник Роузленда, и доверять ему нельзя ни при каких обстоятельствах.
Он еще раз глубоко вдохнул, выдохнул, открыл глаза.
– При рождении меня назвали Джеком[6]. Они назвали меня Джеком Кайстером.
– Это было жестоко, сэр.
– Сучьи ублюдки, – кивнул он, отозвавшись о своих родителях уже не столь яростно. – Меня начали дразнить еще в детском саду, эти говнюки даже не дождались первого класса. В тот самый день, когда мне исполнилось восемнадцать, я пошел в суд, чтобы поменять имя.
Я едва не спросил: «На Кенни Кайстера?», – но вовремя придержал язык.
– Теперь я Кеннет Рэндолф Фитцджеральд Маунтбаттен, – и имена, и фамилию он произносил с дикцией величайших английских актеров.
– Впечатляет, – прокомментировал я, – и, должен отметить, идеально вам подходит.
Он даже покраснел от удовольствия.
– Я всегда любил эти имена, вот и собрал их воедино.
К сожалению, я не мог придумать, что сказать еще. Если только Кенни Маунтбаттен не показал бы себя более одаренным рассказчиком, а надеяться на это, судя по первому впечатлению, не следовало, получалось, что разговор наш подошел к концу.
И меня бы не удивило, если бы он подчеркнул последнюю фразу нашего диалога очередью, выпущенной мне в живот.
Вместо этого он посмотрел направо, налево, внезапно осознав быстрое изменение освещенности. И такая тревога отразилась на его лице, что теперь я видел перед собой затравленного маленького мальчика, каким он когда-то был, несмотря на страшные шрамы, отвратительные зубы и крокодильи глаза.
– Я опаздываю, – прошептал он с дрожью в голосе, – опаздываю, опаздываю, опаздываю.
Он отвернулся от меня и побежал к двери, через которую вошел. Продолжая повторять последнее слово, выскочил из конюшни, уже не Терминатор, а Белый Кролик, трясущийся при мысли о наказании, которое он мог получить, опоздав на чай к Безумному Шляпнику.