Наши отряды столкнулись с этой милой
привычкой в первые же дни — командующий «фронтом», тогда еще
полковник, а ныне генерал Эстегаррибия, реквизировал пятьдесят
наших грузовиков. И пусть мы потом отбили тридцать обратно, но
осадочек остался. А простые солдаты тырили все, что оставалось без
присмотра, особенно кастрюли, чайники, кружки и миски. Страна
аграрная, большинство парагвайцев пили и ели из консервных банок с
обжатыми краями — вся металлическая посуда привозная и стоила
бешеных по здешним меркам денег. За два чайника отдавали столько
же, сколько за хорошего коня!.
Или крали посуду у нас, тем более,
что облегчить «гачупинов» или «гринго»* — поступок скорее
одобряемый, чем осуждаемый. Блин, вот думал ли я, что пуще глаза
придется стеречь канистры? А ремонтная рота вообще воет и первым
делом не укрытиями занимается, а ставит вокруг мастерских колючку.
А я, помучавшись, приказал стрелять, если кто через заграждение
полезет. И развесить таблички с предупреждениями. От них, правда,
никакого толку — большинство неграмотно, но двое раненых малость
исправили ситуацию.
Gachupin —
презрительная кличка испанцев в Латинской Америке, буквально «люди
со шпорами», gringo — кличка иностранцев, в
особенности граждан США.
Но в целом, если у нас снова не
сопрут критически важного, мы к наступлению готовы.
— Красотища какая! — вырвал меня из
меркантильных мыслей Ларри.
— А? Где?
— Так вон, — он широко махнул рукой
в северную сторону, где заходило солнце.
Феерический закат играл золотом,
красным и фиолетовым по всему горизонту, постепенно меняя цвета на
багровые и черно-красные. Еще пара минут — и тропическая тьма
накрыла и наш, и соседние лагеря, развернутые недалеко от конца
узкоколейки в Исла-Пой. Исчезли грязевые канавы, которые тут
называли дорогами, мрак скрыл редколесье, где среди невысоких
гваяковых деревьев маяками торчали старые двадцатиметровые
квебрачо, пропала вся гладкая равнина от предгорий Анд до реки
Парагвай, со всеми бочажками, термитниками, ксерофитами, оставив
нам только круг, освещенный костром и рдеющими углями.
Над ними жарилось непременное асадо.
Злобно шипели падавшие капли жира, дул несильный ветерок, отгоняя
чад и запах мяса. Почти весь комсостав, кроме дежурных, сидел у
огня в неглубокой ложбинке у костерка. Чуть поодаль, под врезанными
в склон жердевыми навесами и в парусиновых палатках разместились
штаб, «боксы» для грузовиков и радийка, на которую время от времени
поглядывали все собравшиеся.