- Понял,
Ваше благородие. Японец заговорит, - отвечает Пак.
-
Японец?
- Да, Ваше
благородие. Именно так.
- Действуй.
Возьми Цоя в помощь.
- Слушаюсь,
Ваше благородие.
Корейцы
хватают жертву и, не давая трепыхаться, уволакивают в гаолян. Я
поворачиваюсь к поручику.
- Слышали,
Алексей Львович? Японец! В штабе полка! На фронте! Куда смотрит и
каким местом груши околачивает наша контрразведка? И есть ли она
вообще?
- У нас не
лучше, Святослав Олегович, - мрачно отвечает Лукьянцев.
- Бардак… -
продолжаю я, - Насколько я слышал у вас и вовсе непойми что
происходит. Отдельный корпус работает отдельно, Охранное отделение
– отдельно, полиция вообще «по личному плану», между собой не
пересекаясь никак. Взаимодействия никакого, обмена информацией нет.
Методы… Ну вот представьте, что мы этих попытались бы взять по
вашему рецепту. Что бы было?
- Не
травите душу, Святослав Олегович, - морщится поручик, - Вы лучше
скажите: как думаете – разговорят ваши головорезы
пленного?
-
Разговорят, Алексей Львович. Вопрос времени.
Из зарослей
гаоляна доносится приглушенный вопль, оперативно пресечённый.
Процесс идёт. Лукьянцев морщится, но без ахов, охов и глупого
недоумения. Стоим, молча курим. Второй японец лежит камушком под
охраной одного из казаков. Остальные в охранении. Все при
деле.
Из степи
доносит звук трёх винтовочных выстрелов.
- Коневоды
не ушли, - поясняю я встрепенувшемуся поручику. Тот спокойно кивает
в ответ. Стоим… Ждём…
Выныривают
из темноты три всадника, ведущие в поводу четырёх посёдланных
лошадей. На двух из них навьючены трупы. Точно – коневоды не ушли.
И без потерь. Отлично.
Спустя
некоторое время появляется Цой.
- Ваше
благородие! Японец готов говорить.
Усмехаюсь –
действительно самое слабое звено. Японец дёргается и кривится. Не
нравится ему такое падение самурайской чести. Это тоже правильно –
легче и сам потом разговорится.
- Хорошо.
Иди к Паку.
Кореец
испаряется, а я обращаюсь к жандарму:
- Пойдёмте,
Алексей Львович, пообщаемся, раз он готов и пока железо ещё
горячо.
В кустах
картина Репина под названием «Приплыли». Японец, без видимых следов
воздействия и с кляпом во рту, плачет, свернувшись в позу эмбриона.
Оба моих корейца сидят рядом и курят с видом абсолютно
флегматичным, и я бы сказал – пофигистическим. При нашем с
поручиком появлении оба вскакивают, затаптывая папироски и
вытягиваются во фрунт.