Первые дни слились в один серый,
тягучий узор из тревоги и усталости. Днем мы забивались в узкие,
глухие заливы финских шхер, прячась за гранитными островами,
поросшими редким сосняком. Солдатам было строжайше запрещено даже
громко разговаривать, так что они молча чистили оружие, штопали
одежду или просто валялись на палубах, глядя в низкое, бесцветное
небо. А вот ночью начиналась наша настоящая жизнь. Подняв самый
минимум парусов, мы крались вперед, как воры, прижимаясь к
береговой линии.
На третий день мы чуть не влипли. На
рассвете, когда мы уже собирались забиться в очередную безымянную
бухту, дозорный на мачте заметил на горизонте дымок. Через полчаса
мы уже отчетливо видели силуэт шведского дозорного галеаса, который
шел вдоль берега.
Наши шнявы, как по команде, юркнули
в узкую расщелину между двумя скалами и буквально притерлись
бортами к мокрому, обросшему мхом граниту. Мы замерли, слившись с
пейзажем. Я стоял, затаив дыхание, и слушал, как шведский корабль
проходит мимо, так близко, что я различал скрип его снастей и
обрывки шведской ругани. Он прошел, не заметив нас, и скрылся за
поворотом. Напряжение, сковавшее палубу, спало, и солдаты шумно
выдохнули.
К концу пятого дня мы подошли к
самому опасному участку пути. Пролив Сёдра-Кваркен. Бутылочное
горло Ботнического залива, где два берега сходились так близко,
что, казалось, можно было перекрикиваться. Вода здесь была
неспокойной, полной злых течений и подводных камней. Вечером с моря
натянуло низкий, плотный туман, который был нам одновременно и
спасением, и проклятием. Он нас прятал и делал навигацию почти
невозможной. Мы встали на якорь в последнем укрытии, дожидаясь
глубокой ночи, чтобы сделать решающий бросок. Напряжение на борту
достигло предела. Все молчали, вслушиваясь в плеск воды и крики
чаек, которые в тумане звучали как-то тревожно и жутко.
Именно в этот момент тишину разорвал
крик дозорного:
— Парус! Прямо по курсу!
Я схватил трубу, но в этой молочной
каше она была бесполезна. И тут он вырос из тумана. Бесшумно, как
нечто из другого, враждебного мира. Это был не юркий шведский
галеас. Это был двухдечный монстр, линейный корабль, чья мощь и
размеры делали всю нашу флотилию похожей на стайку мальков рядом с
китом. Четкая геометрия десятков орудийных портов, высокий,
уверенный бушприт, идеальный порядок на палубе. На гафеле медленно,
издевательски лениво пополз вверх флаг. Красные и белые полосы на
синем поле. «Юнион Джек».