Тут Морено сфальшивил особенно сильно, и Дороти не выдержала:
— Пощадите мою голову. Она уже раскалывается от вашего свиста.
— Нет, — Морено даже не посмотрел в ее сторону. — Она раскалывается потому, что вас крепко приложили по затылку подсвечником. Так крепко, что очухались вы только сейчас, дорогая леди. С чем я вас и поздравляю. Принять свою участь с ясным умом — что может быть лучше, мэм?
— Для мэм лучше спать в своей кровати, а не в грязной конуре, рядом с преступником.
— От преступницы слышу, — Морено соизволил взглянуть на Дороти и даже шутливо отсалютовал, поднеся два пальца к виску. — И ваше преступление куда более тяжелое. Вот так живешь, режешь людей почем зря, но приходит благородная дама, и все — ты уже второй. Даже в очереди на плаху.
— Какая плаха? — возмутилась Дороти. — А как же суд?
— А суд уже был. Как понимаю, вы все пропустили. Те пятеро, что притащили вас сюда, между собой болтали, что свидетельств против некой Дороти Вильямс было — хоть рыб корми. От простых матросов до господ офицеров. И все как один твердили, что командор — страшная колдунья, которую поцеловала Черная Ма. Только поэтому ей удалось взять на абордаж “Каракатицу”, а остальным дьяволы глаза отводили. Потому что наслала она на Черного Пса злые чары, а еще летала над палубой и хохотала. Это, как я понял, со слов вашей чернокожей служанки. А еще вы прокляли пушки “Свободы” — и две из них пришли в негодность. Это уже ваши канониры свидетельствовали.
— А вы?
— А что я? — сверкнул зубами Черный Пес.
— Вы тоже свидетельствовали против меня?
— Меня, к сожалению, не позвали. Не вышел рылом для высокого собрания. Но поверьте, мэм, я бы придумал что-то пострашнее полетов над палубой и списания порченого имущества. Но так или иначе, вас уже осудили и передали храму. Жрецы долго толпились тут, правда, в камеру не заходили. Но единогласно решили, что тянуть с таким делом нельзя, колдунья чертовски сильна, и нужно ее сжечь, пока дневной свет и хороший удар по затылку убавляет колдовские силы. Так что, мэм, вам удалось меня обскакать. Меня повесят только в воскресенье, а вас сожгут уже в субботу.
На стене форта грохнула пушка, отмеряя полночь.
— Ну вот, уже суббота.
Дороти почувствовала, как от бешенства сводит скулы:
— Я офицер Его Величества, командор флота, дворянка. Они не посмеют…