С какой бы неохотой мне ни приходилось это признавать, в том, что телом управлял Кэвин, был толк. Если бы мне пришлось самой искать выход из аббатства, я бы наверняка заблудилась — в темноте, едва разгоняемой огоньком фонаря, все лестницы и коридоры казались мне одинаковыми. Однако Кэвин ухитрялся в них ориентироваться, словно полжизни гулял по старому зданию, и в итоге вывел нас в центральный холл. Входная дверь, естественно, была заперта, но моего «соседа» это не смутило. Он накинул капюшон, чтобы скрыть лицо в тени, уверенно прошествовал через холл и громко ударил по двери кулаком.
«Вы что делаете?! — переполошилась я. — Сейчас же все проснутся!»
И в самом деле, из неприметной каморки сбоку возник зевающий монашек с таким же фонарём, как у нас.
— Чего шуми... — недовольно начал он. И осёкся, когда Кэвин властно приказал: — Открывай, брат. И помоги с лошадью — срочное поручение брата Ральфа и аббата Бенедикта.
«Это как же у него получилось? — не могла не удивиться я. — Голос — чисто мужской. Неужели мои связки на такое способны?»
— Сейчас, брат, — засуетился монашек, на которого цвета инквизиции подействовали как змеиный взгляд на грызуна. — Сейчас.
Гремя ключами, он отпер дверь и торопливо засеменил в темноту. Кэвин размашистой поступью последовал за ним, держа фонарь так, чтобы было хорошо видно поблескивавший знак инквизитора, но на чертах лица лежала тень.
Так мы дошли до конюшни, где мой «сосед», пройдя мимо стойл, остановился у того, где на нас недовольно косился разбуженный гнедой жеребец.
«Погодите, это что, конь Винса? А почему не моя Красавица?»
— Сумки готовы? — осведомился Кэвин у монашка, снимавшего седло с крюка.
— Да, брат, с вечера приготовили, — подобострастно отозвался тот. — Как Всеблагой надоумил.
И монашек быстро сотворил знак божественной милости. Кэвин недрогнувшей рукой повторил его жест и поставил фонарь на пол. Вместе с монашком они споро седлали коня, после чего велел:
— Разбуди привратника, брат. Пусть отпирает ворота. И пребудет с тобой милость Всеблагого за твою помощь.
— Спасибо, брат!
Монашек расцвёл, словно его одарили золотым, и стремглав бросился из конюшни. Кэвин же ещё раз проверил все застёжки и одним движением взлетел в седло. Почувствовав на спине чужака, конь сердито захрапел и попробовал взбрыкнуть, однако наездник укротил его твёрдой рукой. Затем легонько ударил пятками, посылая вперёд, и животное с явной неохотой подчинилось.