В этом доме никогда не было никаких «красивостей» – во всяком случае, ничего такого, что можно было бы считать украшательством, разве что висевшие на стенах в нескольких рядов оленьи рога. Серена сомневалась, что интерьер претерпел какие-то изменения с тех пор, как она приезжала сюда в последний раз. Это был типичный мужской бастион, где все эстетически привлекательное считалось «бабскими штучками». В качестве мебели Гиффорд, по всей видимости, продолжал пользоваться все той же допотопной рухлядью, которую даже двадцать лет назад не взяли бы даже в магазин Армии спасения. Пол в двух единственных комнатах, по всей видимости, по-прежнему покрыт все тем же жутким серым линолеумом, который как будто создан для того, чтобы служить вечно, и, к несчастью, вечно и служит.
Впрочем, в планы Серены не входило сию же минуту выяснить, так это или нет. Гиффорд не стал открывать дверь. Поднявшись на середину лесенки, он обернулся и сел на ступеньку. Дробовик при этом он положил на колени, всем своим видом давая понять, что явно не намерен пускать в дом кого бы то ни было. Серена замедлила шаг, и в следующий миг к ней бросились два охотничьих пса, два крапчато-голубых кунхаунда. Они стали запрыгивать на нее, оставляя на блузке следы грязных лап. Недовольно простонав – можно подумать, ей мало грязных брюк, – Серена отогнала псов прочь.
– Когда-то ты любила этих славных собачек, – проворчал Гиффорд и неодобрительно посмотрел на внучку. – Видать, таких пёсиков не слишком жалуют в Чарльстоне.
Серена шагнула к нижней ступеньке.
– Только не надо подначивать меня, Гифф. Прошу тебя, не начинай старую песню о том, как Чарльстон меня изменил.
– Но ведь так оно и есть, черт побери.
– Я пришла к тебе не для того, чтобы обсуждать с тобой эту чушь.
Гиффорд витиевато выругался.
– В наши дни невозможно обрести даже минутку покоя, – со вздохом добавил он, как будто обращаясь к целому миру. – Я перебрался сюда, чтобы отдохнуть от людей, а не для того, чтобы вести всякие сопливые разговоры.
Серена оставила без внимания этот демагогический протест и продолжала гнуть свою линию.
– Ты не просто скрылся тайком от всех, особенно в такое время года. Ты бесчестно всех нас бросил. На плантации сейчас уйма работы.
Старик пожал широкими плечами и посмотрел себе под ноги.