В коридоре горел мягкий трепещущий свет. Свечи? Это что, у
Боэсхия совесть проснулась, и он решил всё-таки позаботиться об
удобстве гостей? Я пошла вперёд, разглядывая коридор, ставший
неожиданно незнакомым. Золотисто-жёлтый шёлк, расшитый райскими
цветами и птицами, на стенах, светлые восковые свечи в латунных
бра. Под ногами – паркет, начищенный до зеркального сияния, над
головой – тонкая лепнина сводов и хрустальные люстры. И – ни
малейшего следа запустения.
Откуда-то снизу до меня донёсся жизнерадостный смех,
приглушённый толщиной перекрытий. Это что, мой кровосос умеет
смеяться? Да нет, вроде бы смех… женский?
Мне стало просто ужас как любопытно, тем более что почти тотчас
заиграла нежная музыка. У нас в замке гости, а нас забыли
пригласить на званый ужин? Впрочем, может, туда и не стоит ходить?
Мало ли кто там в качестве блюда. Хотя… Боэсхий же сказал, что он
один в замке. И потом, если бы это было опасно, он наверняка бы
предупредил, чтобы мы никуда ночью не выходили.
Эх, когда-нибудь любопытство меня погубит!
Слева на просторную мраморную лестницу вели двери из чёрного
лакированного дерева с золотыми узорами, изображавшими чайных
мудрецов. Звуки доносились оттуда. Ладно, взгляну только одним
глазком. И с этой мыслью я принялась спускаться по широким
ступенькам. В пролёте между первым и вторым этажами, глянула в окно
и увидела тот самый розовый скверик, с фонтаном. На скамейке сидел
Боэсхий и играл на флейте. Милота!
Но если хозяин наслаждается одиночеством, то кто тогда смётся в
его замке? Я решительно спустилась и вошла в анфиладу залов.
Ярко-освещённых, сверкающих зеркалами, шелками, позолотой,
расписанных чувственными розовощёкими богами и богинями, и
озарённым светом множества свечей. А нас поместили в какой-то
трущёбе!
– Ну я же не виновата, что он такой бука! – зазвенел
жизнерадостный женский голосок. – Как можно быть таким занудой,
папенька?! Ах скажите, скажите мне, я этого не понимаю!
– Лайси, милая, нельзя так говорить о будущем супруге! Доченька,
а если он услышит?
Я подходила всё ближе, и голоса становились чётче и громче, а
музыка – веселее. И наконец моим глазам предстала гостиная, богато
убраная, со всякими креслицами и диванчиками на ножках – львиных
лапах.
В гостиной находилось пять человек: две дамы в высоких париках,
уложенных самым причудливым образом, в комически пышных юбках,
таких, когда женщина в дверь могла войти только боком, и
напоминающих широченную вешалку для тканей. В корсетах, так зверски
сжимающих их талии, что я боялась представить, какого там, внутри,
находиться их кишочкам. Двое мужчин в парчовых камзолах,
напоминающих тот, в котором ходил Боэсхий, в шёлковых штанах до
колена, перевязанных атласными лентами, в туфлях с пряжками. И тоже
в париках, только попроще, чем у женщин. На затылке волосы были
собраны в косички. И девушка, совсем юная. Её юбка не пугала своей
шириной, а платье смотрелось даже миленько: нежно-голубое. И парика
не было: золотистые волосы лежали более естественным образом. Дамы
сидели в креслицах, один из кавалеров подпирал двери на балкон,
другой восседал за круглым столиком и тасовал игральные карты.