Поднявшись, я прямо так, в пижамке, вышла в коридор. Прошла его,
спустилась в сад с розами. На небо уже выплыла луна, но и в её
призрачном свете всё оставалось таким же разросшимся и разрушенным,
как и днём. Я сломала сухую веточку, посмотрела на неё. Ну ладно.
Значит, вчера был сон и можно идти спать…
И тут раздалась нежная мелодия флейты. Ага, клыкастик проснулся.
Я засунула руки в карманы, стиснула в кулаки. Сегодня мы должны
заключить сделку! А я как-то и забыла об этом. Замоталась с
покупками, с Пасей… Эх. Так заключать или нет? Вдруг я спасу
вампирюгу, а он погубит несчастный городишко?
Луна ныряла в тучи, будто завзятая пловчиха. Начал накрапывать
дождь. Где-то наверху защёлкал соловей.
Вдруг мелодия резко смолкла.
Что это с вампирюгой? Может, помер? Инсульт, инфаркт, или что
там бывает у тварей ночи? Я заторопилась в сторону, откуда только
что звучала флейта, бросила рассеянный взгляд на сад и замерла.
Стриженый газон. Цветущие розовые кусты, аккуратные, ухоженные. В
лунном свете сверкают струи фонтана. И дорожки из плоских жёлтых
камушков. Чудеса!
Господина Боэсхия я нашла перед тем самым портретом. Усатым.
Кровосос сумрачно смотрел на картину, и его глаза поблёскивали
алым. Одинокая флейта неприкаянно грустила в руке, словно шпага.
Вокруг сверкали хрустальными подвесками золотые бра. Замок ожил,
вернулся в прекрасное прошлое.
– Это просто дети, – пояснила я, подходя. – Помаду не так уж
сложно стереть с лака. Я бы и сама это сделала, если бы не
заверте…
И замерла.
Кетров и Каширов, видимо, всё-таки послушались учительницу и
вернулись с ведром и тряпкой, чтобы стереть последствия своего
вандализма. Стёрли. Не только усы, но и половину лица несчастной
женщины. Помаду вместе с лаком и масляными красками.
– Упс, – констатировала я.
Неприятненько, однако. Вампир оглянулся.
– Ну, надеюсь, это кто-то не из близких?
– Лайси, – прошептал Боэсхий угрюмо. – Моя невеста.
Я сразу вспомнила девушку из виде́ния, ту, которая не хотела
выходить замуж за одного, а хотела за другого.
– И что ты будешь делать с тем, кто…
Он чуть выпятил зубы. Красноречиво. Парнишки, конечно, так себе,
вроде бы и не жаль их, но… с другой стороны… если кусать всех, кого
хочется…
– При жизни вас звали Цесарием? – уточнила я деловито.
– Боэсхий это моё человеческое имя, – снизошёл до ответа
кровосос. – Мы после посвящения имён не меняем.