– Любишь кошек-то? – уточнила, уминая и взбивая пышное, белое
тесто.
– Обожаю! Только папа запрещает их в дом приносить, а так бы…
эх! Я бы всё на свете отдала за одного крохотного котёночка, чтобы
тискать его и…
Мохнатые брови старушки сдвинулись. Я сообразила, что брякнула
не то и добавила:
– ... конечно, когда ему того хотелось бы. Сделала бы домик и
вообще. Кошки – идеальные существа!
И почесала рыжего монстра за ушком.
– Мы их недостойны, – кивнула старушка и запихнула в духовку
настоящей, огромной, белёной русской печи (откуда она, мать её
глина, тут взялась?!) целый поднос с аккуратными
пирожками-лодочками, а за ним ещё два. – А ты больше любишь
рыженьких или чёрненьких?
– Любых! – фанатично выдохнула я.
И преданно выпучила глаза. Так, на всякий случай.
Туктукберг вытерла скупые слёзы, высморкалась шумно, сполоснула
руки и лицо, расставила по столу мисочки с вареньем, разлила чай,
вытащила пирожки, переместила их аккуратной горкой на круглый
поднос и поставила по центру. И тут я поняла, что каждый пирожок
был похож на мирно дремлющую кошку. Ну… не удивлена. Удивляла
скорость. Я, конечно, не кулинар. Вот совсем не кулинар, но
почему-то мне кажется, что выпекаться пирожки должны не пару минут.
Разве нет?
– Угощайся, милая, – промурлыкала кошатница, опустилась в
кресло-качалку и тотчас оказалась под живым меховым ковром.
«Здесь явно что-то не то со временем и пространством», –
подумала я и поискала глазами русскую печь. Её на кухне не
оказалось. Было довольно страшно пробовать странные пирожки, но
деваться мне было некуда, пришлось рисковать.
– М-м-м! – восхитилась я, дожёвывая второй (или третий?)
пирожок, первый проглотился сам собой.
Божественно! Волшебно! Восхитительно!
– Кушай, милая, – кивнула Туктукберг, – а я немножко отдохну.
Повяжу вот…
Её спицы уютно стучали, на полу крутился большой клубок
разноцветной шерсти (подозреваю, что кошачьей), и им играло сразу
несколько котят. Я попробовала посчитать сколько, но они так рябили
в глазах, что мне не удалось.
– В кошках лишь один недостаток, – заметила я, ярко чувствуя,
как мой живот округляется, но не в силах остановиться.
Старушка замерла. Её спицы застыли. Кажется, в комнате ощутимо
похолодало.
– Какой же? – голос будто ледяная игла. В стальных шипах.
– Они слишком недолго живут! – выдохнула я и разрыдалась в
платок, который как-то тут же оказался перед моим лицом. – Это так
ужасно! Так несправедливо! Кошки должны жить ве-е-ечно!