***
Я вышла в прихожую, глянула на папку с документами, которые машинально, выбегая из квартиры начальницы, прихватила с собой, и облегченно вздохнула – хорошо, что в порыве эмоций не выкинула никуда важные бумаги. Оттуда же, из прихожей, позвонила Алене Петровне и пожаловалась на плохое самочувствие, из-за которого не смогла выполнить ее поручение. В ответных вежливых словах послышалось столько металла, что ими можно было забивать гвозди.
Я остановилась напротив зеркала во весь рост и пристально посмотрела на себя. Затем сняла бледно-голубую блузку, бросив ее на пол рядом с собой, расстегнула костюмную юбку и она мягко упала к ногам. Немного раздавшиеся бедра, опустившиеся груди, впадины под ребрами. В целом, если не придираться, для сорока семи совсем не плохо. Довольно высокая, подтянутая – я все еще бегаю по утрам, несмотря на то, что правую коленку иногда “простреливает”. Вытравленные перекисью волосы модно подстрижены, косметика скрывает все несовершенства лица, голубые глаза выделяются на лице большими чайными блюдцами. Что ни говори, а я все еще ничего!
Я засмеялась, и мое отражение засмеялось вместе со мной. Собрала с пола одежду и пошла в ванную.
Игорь пришел поздно, когда я, сидя после душа на мягком диване в зале, читала очередной роман о средневековой красавице, попавшей в переплет и чудесном рыцаре, готовом на все ради ее прекрасных глаз. Полупустая бутылка коньяка заняла свое привычное место – в тумбочке у кровати. Голова немного кружилась, строчки расплывались перед глазами, но настроение было замечательное. Не было ни-че-го…
Он поцеловал меня в щеку, обдав незабвенным ароматом туалетной воды и спросил, как прошел мой день. Я рассказала, как поехала сегодня к начальнице, но по дороге у меня скрутило живот, и пришлось отправиться домой. Из дома позвонила начальнице, извинилась. Я с интересом наблюдала за его лицом, и, клянусь, если бы я не знала, чего ожидать, то совершенно не заметила бы этого холодного ужаса, мелькнувшего в его бледно-голубых глазах и нервной дрожи облегчения, которая свела его до сих пор мужественные скулы. Боится, гад. Знает мой характер. понимает, чем все могло кончится. Нет, не та ты, Вера, уже не та. Не оправдываешь надежд (или опасений) мужа.
Раньше было все – и истерики с разводом, и битье посуды и молчание неделями-месяцами. Ванька, когда уезжал учиться в 17 лет в областной центр, признался, что жизнь в нашей семье – как на пороховой бочке. Никогда не знаешь, чего ожидать в следующую минуту – всепоглощающей любви или всеистребляющего напалма гнева. А вот последние пару лет, появление внука, может быть, стало тому виной, я совсем раскисла. В хорошем смысле этого слова – стала спокойнее, сдержанней, и если мы и скандалим, то не чаще раза в сутки.