— Свободны, — процедил Никольский-старший, смотря на бывших работников.
Стоило ему повернуться ко мне, как я уже знал, что он скажет. По глазам уже читал. Хрен знает. Мысли, возможно, научился читать его. За тридцать лет наловчился предугадывать каждое его действие. Даже в компании знали каждое выражение Альберта Степановича. Уж больно мимика развита. Мой отец не походил на «старикашку» в свои пятьдесят восемь. Наоборот. Широкоплечий, смуглый, с пожаром в глазах. Массивная челюсть, даже горбинка на носу, доставшаяся в приключениях по молодости, создавали образ серьёзного противника. Никольский к пятидесяти захватил весь город. Каждый магазин, каждый торговый центр, каждый проклятый дом — его работа. А я до сих пор в тени. Трудно затмить такого, как мой отец. Очень! А уж переплюнуть, тем более.
Обведя взглядом просторный светлый кабинет, задумался о том, что именно здесь я впервые встретил ту, от которой сейчас с удовольствием бы избавился. Высокие потолки, панорамные окна во всю стену освещали и делали кабинет грозного и сурового руководителя менее холодным в вечно напряжённой атмосфере. Массивный дубовый стол, покрытый тёмным лаком, кресло тёмно-коричневого цвета, даже кожаный диван и «холодный» стеклянный стол вырисовывали психотип родителя, как жёсткого и деспотичного начальника. Такой же холодный, как и стол… на котором он завтракает, обедает и периодически трахает секретаршу. Канонично. Не правда ли? В лучших традициях большого босса. Кабинет — это лицо руководителя. А у моего отца и так всё написано на лице. Годы жизни без постоянной женской ласки и работа, которая всегда на первом месте, ожесточили его и без того ледяное сердце. Именно таким хотел он меня видеть: жестоким, расчётливым, суровым и деспотичным управленцем компании, которой отец отдал всю свою жизнь. Я далеко не старший сын. Я лишь тот, кто прогибается под тяжелой рукой «старшей сестры» и отца, который отлично управляет «родственницей». «Николь-строй» — его детище, его дочь. Самая любимая и послушная, которая, к сожалению, слушает только его.
— Ну, как там Полина? — отец перешёл на более тёплый тон. Уж больно ласково он произносил имя моей невесты.
— Цветёт и пахнет, — сухо ответил, потому что как раз собирался поговорить именно об этой стервятнице. — Я сегодня разорву помолвку.