Лилиан, кстати, тоже не забывала о возложенной на неё миссии, умудряясь присматривать за нужными людьми и вещами сразу в трёх направлениях, пока Джошуа сторожил на берегу господский скарб и в отличие от немолодой камеристки никуда не спешил и никого не подгонял.
Эвелин снова поймала себя на занятии, которое следовало бы делать в более подходящем для подобного случая месте и далеко не на глазах у стольких свидетелей, особенно, если это твои собственные кузины.
- Что, Эва, никогда не видела больших и сильных мужчин со столь близкого расстояния? – насмешливый голос Софи заставил девушку отвернуться от зацепившего её внимание объекта наблюдения и едва не зардеться от макушки до пят обжигающей краской стыда.
Она как раз приостановилась у трапа за скучковавшимися перед ней пассажирами, воспользовавшись данной задержкой, чтобы проследить за очередной ходкой молодого грузчика к сходням грузового отсека. И, видимо, уж слишком явственно этим воспользовалась, так и не сумев отвести в нужный момент взгляда от чёткого профиля проходящего совсем рядом мужчины, чья полурасслабленная походка и более обозначившиеся с близкого расстояния черты лица оказались нежданной ловушкой для завороженного взора Эвелин Лейн.
Оборачиваться назад к хихикающим сёстрам Клеменс совершенно не тянуло, не говоря об отсутствии желания доказывать тем, что она засмотрелась вовсе не на грузчиков. Да и какой был в этом смысл? Её всё равно никто не будет слушать, да и лгать о том, что им это показалось, было бы неуместно и не кстати. Не дай бог на них обратят внимание другие или, того хуже, услышит тот самый грузчик, которого они обсуждают. Лучше скорее сбежать отсюда, как можно дальше и желательно одной.
Господи, как же она ненавидела сейчас свой корсет, да и все те вещи, в которых ей теперь было до невыносимости душно, жарко и катастрофически тесно, как в пластинах средневековых лат, только вместо копья или меча – бессмысленный зонтик, а тяжеловесный щит заменял набитый под завязку старый саквояж. И всё это прессовало сознание вместе с телом раздражающим довеском к задрожавшим рукам и подкожному жару, опалившем бренную плоть и душу неуместным чувством стыда с дичайшим желанием провалиться сквозь землю сейчас же и без лишних задержек. И, кажется, ей всё-таки стало немного дурно. Лёгкая испарина вскрыла кожу удушающим ожогом, а во рту и в горле пересохло так, будто она как минимум прошла десять миль по Сахаре без зонта и воды.