- Мисс Эвелин, да что же это такое! Ни на одну минуту нельзя вас оставить без присмотра! – хвала небесам, Лилиан тоже в коем-то веке прозрела, бросившись в сторону подопечной, когда увидела из-за спины молодого грузчика (наконец-то уложившего очередной вещевой сундук на охраняемую ею тележку), что успело произойти за этот короткий промежуток времени без её личного участия. – Ну что за создание! Почему за вас везде и всегда приходиться краснеть? Ни одного дня без происшествий! Я ведь с самого начала вас предупреждала, чтобы перевязали этот саквояж и сдали его в грузовой трюм с остальными вещами.
Собирать с земли вывалившееся из сумки «нутро» у служанки получалось куда лучше и быстрее, чем у разволновавшейся до лихорадочной трясучки Эвелин Лейн. Впрочем, как и возмущаться в своём излюбленном стиле, словно намеренно подливая масла в полыхающий и без неё пожар из собственной бочки в пять баррелей***.
- Это тоже ваше? Чуть не закатилось под тележку.
Меньше всего Эва ожидала, что перед её глазами материализуется большая мужская ладонь с грязной, почти чёрной от мазута и по самый локоть кожей, а сильные мозолистые пальцы будут держать стеклянный пузырёк с китайской тушью так, словно это хрупкий бутон какого-нибудь редкого цветка.
Всего несколько секунд, которых девушке едва хватило, чтобы испуганно вскинуть голову (и кое-как удержаться, дабы не отшатнуться назад в паническом порыве) и уставиться распахнутыми от нескрываемого ужаса глазами в лицо нагнувшегося над ней портового грузчика. Да, да, того самого, за которым она столько времени тайком наблюдала, а теперь… Теперь не могла как следует разглядеть его черты, поскольку взор передёрнуло дрожащей плёнкой непролитых слёз с хаотичными пятнами шипящей в висках крови. Хотя, кое-что рассмотреть всё-таки удалось, даже за эти короткие мгновения, даже вопреки накрывшей с головой панике, которая ослепляла похлеще ночного мрака. А может это и был мрак – чёрный, живой с платиновыми прожилками в очень внимательных очах напротив, который без какого-либо усилия мог заглянуть в чужую душу и сковать ту одной только волею мысли, похлеще реальных железных цепей и стальных верёвок. И, как видно, это единственное, что Эвелин тогда в нём запомнила лучше всего, поскольку его лицо было обильно измазано рабочей грязью, и глаза на фоне перетемнённой кожи выделялись как ничто другое, подобно источнику манящего света в сумраке угольной дымки. Ну и конечно же его габариты, в коих он превосходил сжавшуюся оробевшей птичкой Эву раза в два, если не более.