– Чёрт, два чёрта, надо было шторы вчера задёрнуть! – выругалась
Аза, поворачиваясь на другой бок.
Диван был офисным, но дорогим и удобным, обтянутым какой-то
ультрасовременной тканью, которую можно протирать тряпочкой,
чистить щёткой, а можно ничем не протирать и не чистить, потому что
ткань эта как-то и не пачкалась. При этом ощущения от неё были
самые приятные – как от чего-то полностью натурального и на самом
деле тканного, а не клеёнчатого, дерматинового или какой-нибудь
труднопроизносимой синтетики.
Аза спала здесь всю неделю – и никаких нареканий. А ведь она не
всегда даже косметику снимала. Порой, ленясь, так и укладывалась
«при полном мейкапе» и только с утра побеждала свою лень. А как-то
раз и с утра не победила. Плюнула и лишь слегка поправила ущерб,
всё-таки нанесённый ночёвкой, хотя она и не имела обыкновения
утыкаться носом в своё «лежбище».
Некоторые, скажем, плачут в подушку. Но не Аза. Аза была бойцом
по жизни. По жизни, которая не сложилась, и она точно знала, кто в
этом виноват. В этом были виноваты мужчины.
С этой мыслью она ежевечерне засыпала и с нею же просыпалась по
утрам или, как сейчас, днём.
Перевернувшись на другой бок и пытаясь снова провалиться в сон,
она стала представлять, что по её щеке полз не луч и даже не шмель,
а маленький такой мужчинка. Мерзкий, как они все, с лживыми
глазками, шаловливыми ручонками и какими-нибудь пакостными
намерениями – других у них не бывает. И что она как следует
хлопнула по нему своей широкой плоской ладонью!
Всякую живность Аза просто не любила, а мужчин – ненавидела.
Живность, за небольшим исключением, – что-то бесполезное и
путающееся под ногами, как какой-нибудь перемещающийся мусор, а
мужики ещё и вредны. Они – зло во плоти, созданное для того, чтобы
испоганить этот мир в целом и Азину жизнь в частности.
Корни такого мужененавистничества уходили далеко и глубоко, в те
времена, когда Аза Масси была просто Сашенькой Мусиной, только что
закончившей школу и поступившей в Мединститут, несмотря на огромный
конкурс.
По тогдашней традиции, не успели счастливые абитуриенты
нарадоваться зачислению, как их отправили в какую-то богом забытую
Масловку, на картошку, капусту и прочие замечательные штуки.
Замечательные, когда они у тебя в тарелке. С маслом. А когда ты
месишь грязь на каком-то бесконечном поле под серым неуютным небом,
готовым разразиться новым дождём, всё это не кажется таким уж
замечательным.