Чтобы хоть как-то отвлечься, я открыла свой крохотный ридикюль и, порывшись в нем, достала коробочку с пудрой. Открыла ее дрожащими пальцами и, отчаянно моргая, принялась рассматривать несуществующий прыщик на носу.
Герман Данилович, тем временем, пришел в себя и тоже изо всех сил делал вид, что ничего не произошло.
– Очень надеюсь, что все это безобразие быстро закончится… – отстраненным голосом проговорил он, качая головой, но глядя строго перед собой. – Иначе не дождетесь вы завтра ваших экзаменов, так всем и передай… Я после одного шампанского уже плохо соображаю.
– Кааак? – я демонстративно надулась. – Вы же обещали, Герман Данилович! У нас не будет времени пересдать, если что! Каникулы на носу!
От стараний вести себя как обычно – немного дурашливо, немного кокетливо, не переходя, однако же, границы порядочности – пальцы мои вспотели, стали непослушны и в какой-то момент не удержали коробочку с пудрой. Сверкнув зеркальцем, вещица полетела вниз, мелькнула между моими коленями и пропала где-то в темном пространстве под сиденьем.
– Бл**ь! – тихо ругнулась я.
– Рот намылю! – немедленно отозвался Бессонов привычной нам всем угрозой, и я снова залилась краской, представив себе эту картину и ее продолжение.
Да что ж со мной такое-то сегодня! С голодухи уже на математиков бросаюсь?!
Снова пряча лицо, я наклонилась, вытянув руку, пошарила по резиновому коврику под ногами… и вдруг ойкнула – что-то очень острое кольнуло руку. Ухватив это что-то, я вытянула наружу коробочку с безнадежно разбитым зеркальцем. Видать стукнулось о мой твердый каблук…
– Ну надо же… – разочарованно протянула я, оглядывая окровавленный большой палец. – Прямо перед вечеринкой! И пудру жалко-то как… У вас нет случайно пластыря, Герман Данилович?
Машинально я отправила палец в рот, высасывая густую, резкую на вкус каплю, одновременно отмечая, что мы въехали на мост над Фонтанкой. Скоро уже универ, значит…
Со стороны водительского сиденья до меня донесся вдруг сдавленный, глухой стон.
Чуть не подпрыгнув, я испуганно обернулась.
– Что с вами? – ахнула, уставившись в расширенные до невозможности, иссиня-черные глаза Бессонова.
Разве у него НАСТОЛЬКО черные глаза? – промелькнула мысль. И разве он не должен смотреть этими глазами на дорогу, а не на мой палец? – промелькнула вторая.