– Скажи, Миш, – я оторвалась от подоконника, шагнула к мужу и положила ладони ему на грудь, заглянула в любимые глаза, – у вас же было там?
Слышала, как гулко и учащённо бьётся его большое сердце под моими ладонями. Миша накрыл мои руки своими, прижал, словно хотел вложить его прямо мне в ладошки.
– Скажи честно, было? Ты любишь её?
– Я люблю тебя! Ты знаешь это. Чувствуешь. Не можешь не чувствовать! – крепче, почти до боли, сжал мои руки, вдавил их в каменную грудь. – А там... Было... Один раз. В последнюю ночь, когда я уходил.
Я закрыла глаза, не в силах видеть его лицо. Сжала пальцы в кулаки, рванулась. Хотелось свернуться улиткой, забраться в панцирь, захлопнуть его, забаррикадировать и сдохнуть в нём от боли. От картинки, как он целует её, прикасается руками, делает всё, что делал со мной, меня буквально выкручивало.
Миша не позволил отстраниться, удержал мои кулачки в своих больших ладонях.
– Прости.
Вот так просто "прости"?
Невыносимо хотелось исчезнуть из этой жизни, нашей квартиры, из уютной, обжитой мною кухни, в которой мы любили вместе готовить, не спеша завтракать по выходным, отбирая друг у друга самые вкусные кусочки, шутя и целуясь.
Я отвернулась, пряча взгляд. Попыталась вырваться из крепкого захвата. Зачем мне его сердце, если оно принадлежит другой?
– Лина, родная, я объясню, не убегай, не закрывайся от меня.
– Говори. – вздохнула глубоко, моргнула, глядя в потолок, убивая в зародыше закипающие слёзы. – Говори, только отпусти меня. Не хочу твоих прикосновений.
Миша отступил на шаг, выпустив мои руки, и с силой потёр заросшее трёхдневной щетиной лицо ладонями.
– Не знаю, поймёшь ли ты меня. Поверишь ли. Но это нужно было ей. Не мне. В ту ночь я уходил к своим. Был удачный момент, наши пошли в наступление и были совсем рядом.
Муж опёрся одной рукой в бок, второй потирал лоб, пытаясь найти слова.
– Я уходил, а она оставалась. Одна. Ей было страшно. Так у неё хоть я в доме был. Теперь она оставалась совсем без защиты. Я ничего не мог ей предложить. И с собой взять не мог, было слишком рискованно, опасно. Она плакала прощаясь.
– И ты утешил. – горько ухмыльнулась я. Мишка, исподлобья бросил на меня мрачный взгляд.
– Я несколько месяцев морозил её. Видел как ей тяжело, одиноко, страшно. Понимал, что она ждёт от меня. Поддержки, уверенности, что она не одна, с ней рядом сильный мужчина. Она не предлагала себя, гордость или воспитание не позволяли. А намёки... я не слепец, всё видел и понимал. И в эту ночь уступил. Я должен был успокоить её. Я дал ей то, в чём она в этот момент больше всего нуждалась.