— Я слышала, что артефакт откроется
только тому, кто будет призван возродить дух любимой женщины
фараона, чтобы он смог воссоединиться с возлюбленной в царстве
мёртвых, — проговорила одна из девушек, впечатлённая историей.
— А мне версия с подчинением больше
нравится, — испортил момент Винсент. Все, кто поддался впечатлению
мистической тайны, разом вернулись в реальность.
Когда пустошь, расчерченную земляными
квадратами, укрыла чёрная как крыло ворона ночь, какая бывает лишь
в этих широтах, участники экспедиции стали готовиться ко сну.
Убедившись, что все разошлись по палаткам, Корф последний раз
окинул местность, озарённую скудным светом тлеющих углей и, бросив
в алеющую груду недокуренную папиросу, затоптал их, погрузив лагерь
в кромешную темноту. Некоторое время тишину на окраине города
нарушал лишь трепет полога палаток, да крики птиц, но спустя чуть
менее часа, пронзительный женский вопль заставил лагерь
вздрогнуть.
В темноте
не сразу получилось понять, что к чему. Когда же, спотыкаясь и
переругиваясь, люди на ощупь добрались туда, откуда недавно
доносился крик, то остолбенели от открывшегося им зрелища.
Привыкшие к темноте глаза, изумлённо уставились на девушку в белой
сорочке, которая сжимала в руках огромную лопату, а возле её ног —
двух мужчин, один из которых лежал без чувств, а другой хватался за
голову.
Девушка с
лопатой, стоя под скудными лучами серпастого месяца, в тот момент
казалась воительницей древней эпохи, пришедшей, чтобы нанести удар
по противникам. Её тёмные волосы и края сорочки трепал ветер, глаза
светились не то ужасом, не то жаждой крови.
— Винсент!
— закричала она, отбросив в сторону лопату. Наваждение как рукой
сняло. В амазонке коллеги немедленно узнали Лидию, а когда та,
кинувшись к одному из мужчин, прижалась к нему, заливаясь слезами,
все окончательно ожили.
— Что здесь
произошло? — голос Корфа заглушил всеобщий гул. — Лидия, он что,
напал на тебя?
— Не он, —
проговорила девушка, всхлипывая, — а этот! — она указала рукой на
человека, который лежал рядом, корчился от боли, хватаясь за
голову, и бормотал что-то на непонятном языке.
Все разом
обернулись туда, куда она показала, и увидели другого мужчину.
Сомнений не осталось, то был бедуин. Даже в темноте, чуть
подсвеченной сиянием месяца, видна была огромная шишка у него на
лбу. Двое охранников в чёрном немедленно скрутили его, вызывая
поток брани, в которой было не разобрать ни слова.