- Плевать. Меня пропустят.
***
- Владан Романович, - сонно бормочет унылый мужской голос в трубке, - может, вы утром туда поедете? Наш зав отделения Саша Леонидыч прекрасно справляется со своей работой, а ваша жена сейчас наверняка уже спит. Зачем ее тревожить?..
Главврач центральной районной больницы моему звонку в такое позднее время, понятное дело, не рад. Это заметно по тому, как он старается скрыть завывание отчаянного зевка в голосе.
- Нет, - безжалостно отметаю его протест. - Я хочу лично убедиться, что моя жена и сын в порядке. Даже если они спят. Звоните своему прекрасному Леонидычу, пусть встречает.
- Ладно, сделаю, - трубка тяжело вздыхает и мстительно напоминает мне: - Значит, будем в расчете за должок, так?
- Без проблем. Считайте, что ваши подвиги на парковке моего супермаркета нам обоим приснились.
- Договорились. Весьма рад нашему... э-э... сотрудничеству.
Пока водитель сворачивает с дороги перед темным зданием роддома, я быстро связываюсь с начальником службы безопасности. Даю отмашку стереть записи пьяной драки уважаемого в городе врача, который в прошлом году напал на дружка своей любовницы прямо перед камерами парковки, а потом замял это дело денежной компенсацией пострадавшему. Но о камерах центрального супермаркета никто и не подумал вспомнить.
Я криво усмехаюсь.
В моем видеоархиве немало вот таких маленьких безобидных свидетельств чужих грешков, на которые я предусмотрительно закрываю глаза. Направо-налево никогда ими не размахиваю - это надо быть либо идиотом-самоубийцей, либо шантажистом под крышей криминала, вроде юриста Буйхана Оглымова. Но в редких случаях я этим нагло пользуюсь. Как сейчас, например.
В проходной меня встречает испуганная чем-то пожилая дежурная медсестра. А может, и санитарка. Смотрит на меня, как на огненного дьявола, ворвавшегося в роддом номер шесть прямиком из преисподней.
- Я вас провожу в кабинет Александра Леонидовича... - шепотом говорит она.
Ее напряжение мне становится понятным только на втором этаже, когда мы проходим мимо родильного зала. Оттуда доносятся надрывные стоны рожающей женщины, которые перекрывают раздраженно-презрительные окрики акушера-гинеколога:
- Да что же ты не тужишься, дура упрямая? Ребенка задушить хочешь?! Щас помрет, и что тогда? Тужься, тебе говорят, ну!