Он тоже ничего не забудет, станет попрекать: мол, крепостной была, за плётку браться, как обычай велит, чтобы наказать если не за дела, так за мысли. Сказывали, приказчик не так добр, умеет драть три шкуры на потеху барину.
Нет. Не даваться в руки! Бежать!
Лада сорвалась с места и бросилась не разбирая дороги. Кто-то кричал вослед на разные голоса, и впереди тоже оказался шум погони. Солнце клонилось к закату, вечерняя зорька наступала, окрашивая озеро в багряный цвет. «Я укрою, я успокою», — шептала вода, и ноги сами вынесли на мосток, обрывающийся у воды.
Тишина впереди казалась спасительной, а шум людских голосов и лай собак позади — воем из преисподней, какой её описывал отец Дионисий. Лада остановилась на самом краю, боясь оглянуться, зажмурила глаза и шумно задышала, сжав руки в кулаки. «Грех это великий, только Господь Бог решает, когда ему душу человеческую призвать», — всплыли в памяти проповеди священника.
Он говорил ласково, будто не о грехе речь вёл, а о проступке неразумного дитя. Лада очнулась и заставила себя оглянуться.
Из леса выскочили люди, маленькие пока, как игрушечные солдатики, Лада видела таких у барыни, стояли в шкафу под стеклом и замком, ими и не играли, а любовались работой мастера, их создавшего. А плотник Лексий строгал фигурки детворе на потеху не хуже. Только раскрашивать нечем было, а так как настоящие.
Собачий лай вывел Ладу из оцепенения. Ей показалось, что в самой первой фигуре, махавшей руками и кричавшей её имя, она узнала Тихона, приказчика.
Они всё ближе, быть ей женой того, кого прикажут, свету белому не радоваться, слёзы по ночам собирать в платочек, чтобы подушка была сухой, чтобы не слышать попрёки мужа и не получать побои, рожать детей от чужого человека, пока не состарится или не умрёт. И в детях искать черты того, кто полёг в дальней стороне, добро бы хоть не проклинал её.
«Он умрёт, а ты останешься, — шёпот от воды шёл ещё явственнее, и туман пополз над озером, укрывая его периной. — С нами вольготно, мы песни поём, хороводы водим, не знаем печалей и забот».
Думать о возлюбленном, молиться за его душу и за свою, делая вид, что смирилась, покорилась, что довольна выпавшей долей. И не сметь назвать сына именем потерянного возлюбленного. Да лучше не будет у неё сыновей!
Люди приближались, и Лада решилась. Бросилась спиной в воду, раскинув руки, как птица, собирающаяся взлететь, мелькнуло небо, и где-то в вышине жалобно прокричала ворона. И всё смолкло в глубине прохладных вод Ильмень.