Я кошусь на приоткрытое окно, лихорадочно прикидывая, упаду ли я в воду, или на камни, если прямо сейчас выпрыгну. В голове шумит сердцебиение и горло сдавливает от страха.
— Мы же договорились с тобой, что ты не будешь бегать, а я не буду тебя держать, — перехватывает он мой взгляд. — Если ты сиганешь отсюда, это будет очень некрасивое окончание нашего разговора. И очень плохое начало для нашего знакомства.
— Не подходите ко мне, — говорю я сдавленно.
Он ухмыляется, оглаживает свою аккуратную бороду и усаживает свое мощное тело на плетеный стул настоятельницы Крессиды, который жалобно хрустит под его немалым весом.
— Чего они наплели тебе про меня? — спрашивает он, небрежно читая бумаги на столе настоятельницы.
— Ничего конкретного, — говорю я, невероятным усилием сделав вдох.
— Почему тогда ты трясешься, словно увидела смерть?
— Потому что мне страшно, — говорю я то, что думаю.
— Знаешь что будет завтра? — спрашивает он и тон его меняется с дружелюбно шутливого, на серьезный и холодный.
— Нет.
— Завтра ты умрешь, — говорит он и от его голоса, словно бы коркой льда покрывается мое сердце.
Я пытаюсь вдохнуть, но не могу, лишь хватаю ртом воздух, как рыба выброшенная на берег.
— Хочешь умереть? — спрашивает он и вся комната словно бы подергивается инеем.
Он берет со стола нож и ставит его острием на стол, а затем начинает крутить, придерживая пальцем.
Я смотрю на крутящийся нож и чувствую тошноту, подступающую к горлу.
— Не хочу, — нахожу я силы простонать еле слышно.
А в голове только образы моих дочерей, неужели они никогда не увидят меня?
— Тогда делай то, что я прикажу, — ледяным тоном говорит инквизитор, и подхватывает нож одновременно вставая на ноги.
— Что делать? — непослушными губами шепчу я.
— Снимай одежду.