Поэтому я так и сделал.
— По моему мнению, бремя этого займа лежит на нескольких
сторонах. На Максиме, это верно, поскольку он подписал контракт. Но
и на мне, поскольку Максим мой друг, и было бы бесчестно переложить
на него финансовые трудности ради моей выгоды.
Дубровский кивнул, словно понимая мою логику без возражений.
— Но есть еще одна сторона, которой также принадлежит часть
этого бремени, — сказал я.
Блеск в глазах Тристана остался.
— Расскажи, — сказал он.
Я должен был отдать ему должное за самообладание. Многие другие
уже начали бы возмущаться или даже злиться, поняв, к чему клоню. А
Тристан просто сидел с бокалом в руке и ждал. Либо у него стальные
нервы, либо он полный дурак. Пока что я склонялся к первому
варианту.
— Я понимаю, что у тебя есть соглашение с моим дядей
относительно моего благополучия, — сказал я.
Тристан не ответил сразу. Он взял паузу и еще раз внимательно
меня изучил. Затем сказал:
— И ты считаешь, что это соглашение делает меня должником хотя
бы частично?
— А как может быть иначе? Конечно, защита от похищения входит в
заботу о моем благополучии? И раз эта защита явно провалилась,
разве не дело чести сделать все возможное для моего освобождения?
Почему тогда именно Максиму позволили взять этот долг на себя?
Пока я говорил, внешне оставаясь спокойным, я незаметно собрался
— на случай, если придется действовать быстро. Сила внутри меня
готова была вспыхнуть, если Тристан разозлится или попытается на
меня напасть. Но при этом я сдерживался и вежливо ждал его ответа,
как он ждал моего.
Когда он наконец заговорил, его слова оказались совсем не теми,
что я ожидал.
— Скажи мне, молодой Владислав, — произнес он. — Знаешь ли ты
подробности соглашения между твоим дядей и моим отцом?
— Что ты имеешь в виду? — спросил я. — Разве такие соглашения не
стандартны?
Он достаточно дружелюбно кивнул.
— На первый взгляд да. Но в некоторых случаях семьи преследуют
особые цели. Скажи мне, понимаешь ли ты, зачем твой дядя вообще
искал такую договоренность для тебя?
Я кивнул.
— Чтобы дать мне больше жизненного опыта. Научить, как устроен
реальный мир и какое место я в нем занимаю.
Сохранить серьезное выражение лица, произнося эти слова, стоило
мне немалых усилий. Такая цель имела полный смысл для защищенного
книжного шестнадцатилетнего мальчишки, но куда меньше для Великого
мастера червоточин, которому уже далеко за сотню.