Вокруг стремительно проносилась южная ночь.
Завтрашняя ночь обещала быть решающей.
Последняя ночь пребывания Гены на курорте обещала быть решающей,
но сначала было утро, а потом и день.
День был субботний, хотя здесь, на курорте, об этом мало кто
вспоминал, у отдыхающих каждый день — выходной. На месте оказалась
и Снежана, у тружеников торговли свои, недоступные простым смертным
рабочие графики, и суббота с воскресеньем там просто обычные дни в
ряду других. Приехал и мужик на помятом развозочном мотороллере, и
Жека наблюдал из своего укрытия за забором из железных прутьев, как
Снежана отвела его в сторону и стала, что называется, предъявлять,
сдерживая крик и размахивая перед лицом руками. На это мужик
недоуменно взглядывал и крутил пальцем у виска. Кажется, Снежана
решила, что вчерашние её неприятности случились не без участия
этого типчика, подумал Жека. Надо же. Видимо, некогда они были-таки
в отношениях, и Жека, написав свою злую записку как бы от его
имени, угадал некоторые отголоски истины.
Но отголоски именно что некоторые, понял Жека чуть позже, когда
мужик собирал разбросанный картон, вышагивая совсем рядом с
Жекиными кустами.
— Стрейнджерз ин зы найт, ту-ту ту-туу-ту, — напевал мужик,
рассеянно ухмыляясь, и Жека подумал с некоторым смущением, что с
причислением непростого этого дядьки к безграмотным полубомжам
совсем опростоволосился. Не нужно, не нужно судить людей по
внешности. Да и Жеке ли в его теперешнем положении этим заниматься,
он здесь вообще тринадцатилетний пацан в шортах и с облупленным
носом.
День был субботний, и Жека об этом помнил, потому что тётя Оля
на работу не пошла.
Он посидел в кустах и решил плюнуть на всё до вечера. Все эти
надоевшие гены, снежаны — ничего, подождут, никуда не денутся.
Сходил искупался, полежал на песке у камня, где на этот раз
восседал орлом мосластый тип с длинным бородатым лицом, а другой, в
фетровой шляпе, снимал его чёрным и блестящим фотоаппаратом
«Смена».
Обсохнув, Жека оделся и отправился домой.
Он нашёл тётю на кухне, завёл разговор о чём-то их общем,
семейном, и всё так повернулось, что они проговорили до самого
вечера. Беседовать с ней, жизнерадостной и остроумной, было одно
удовольствие.
Пользуясь случаем, Жека узнал то, из чего помнил только смутные
обрывки давних рассказов матери: о своих прадеде и прапрадеде,
простых крестьянских мужиках, и об их таких же простых крестьянских
жёнах. Ещё Жека послушал о своём деде (по материнской, естественно,
линии), умершем, когда Жеке было два года. Дед работал в колхозной
кузнице, потом пошёл на войну, попал в плен, бежал, был пойман и
бежал снова, партизанил, потом снова воевал, вернулся — и никогда
не любил ни о чём этом рассказывать. Послушал о бабушке, что
поднимала, пока дедушка воевал, двух сыновей, будущих Жекиных дядей
— дядю Васю и дядю Егора.