Деваха вспыхнула, вскинулась, глаза её засверкали, но у Оли, я
боковым зрением увидел, и магически почувствовал, в руке вспыхнул
новый огнешар, и приговорённая опала.
- Много ты понимаешь… Царевич, - фыркнула она.
«Царевич» это прозвучало жалко. Хотела сказать типа матерно, как
оскорбление, но оскорблением это не выглядело.
- Так объясни, - парировал я. - Да, не боевая часть. Всего лишь
инструктор. Но у инструктора должно быть вполне неплохое жалование.
Плюс, личное дворянство. Плюс, медицинская страховка. Плюс…
- Да манала я твою страховку, понял! – заревела она, перебивая,
и по лицу осуждённой потекли слёзы. – И личное дворянство я манала!
Из-за него всё! Нам, как дворянам, закрыты все двери, как
привилегированным! Любое лечение платно! Никаких субсидий! Никаких
льготных операций – нас даже на очередь отказались ставить! А где я
возьму эти сраные двадцать тысяч при жаловании в триста? Где, мать
твою, спрашиваю? Что мне делать, если мой ребёнок умирает? У неё
уже третья стадия была, когда обнаружили. Третья! А сейчас
четвёртая. У неё в голове вот такая шишка изнутри на мозг давит!
Неоперабельная! А целители, ваше царское высочество, простому люду
не по карману. Мало их, на всю страну всего несколько тысяч. На
полсотни с лишком миллионов человек. Где я могу достать эти деньги
быстро, пока Ксюша не умерла? Да лучше б у меня его нашли – я под
страховкой! А она – нет. «Иди в жопу, Анфиса Марьевна, страховка
только у прошедших контракт, и у тех, кто на контракте на
гражданке, как у вас. Дети не подпадают». Я б себя на органы
продала, в рабство бы пошла, да никто не берёт. Что мне делать, а,
ваши высочества?
- Вместо твоей дочери от «Стимулятора» должны погибнуть другие
люди, - едко произнесла Оля. Ибо я, скажу честно, немного смутился
– очень убедительно эта Анфиса говорила. Энергично, эмоционально, и
в её словах была логика. А вот начальница сыскного приказа имела
иммунитет, каковой пока не выработался у меня. Как раз на такие
случаи. Ибо без иммунитета на их службе делать нечего.
- Как гражданка нашего общества я себя не оправдываю, - сбавила
обороты осужденная. - Наоборот, я презираю себя и свой поступок. –
Но в целом держалась прямо, уверенно - Анфису раскаянием было не
смутить. Да и чем смущать - она уже давно всё для себя решила. – И
на своём страшном суде предстану с этим прегрешением как есть – ни
юлить, ни искать оправдания не буду… Да ангелам, наверное, и не
нужны наши оправдания, они ведь души должны читать. Но как мать…
Царевна, ты же будущая мать! Не как наследница, а как мать –
осуждаешь ли меня?