–
Ох, Белла, не замечал раньше за вами такой меркантильности, –
хмыкнул я, автоматически переходя на «вы», – ради какого-то
побитого молью барахла вы готовы человека в деревню сбагрить. А
ведь он ещё и не пожил даже.
–
Да, Муля, готова, – призналась Белла, – так-то я добрая, но он пока
маленький и уже такой. А что с ним будет, когда он вырастет? Он же
нас всех зарежет. Только для того, чтобы посмотреть, какого цвета у
нас кровь внутри. Нет, Муля! Надо его срочно отдавать
Ложкиной!
–
Послезавтра где-то его увезут, – успокоил её я, – нужно подождать
день-два.
–
Кто увезёт?
–
Жасминов, – усмехнулся я.
–
Вот ты даёшь. Муля! – хихикнула Белла и тут же задумалась, – а что,
может, ты и прав. Для Жасминова трудотерапия – это единственный
выход. Смог же ты спасти Герасима. Он там уважаемый человек сейчас.
В деревне. А тут спивался.
–
Вот бы ещё как-то Фаину Георгиевну в деревню отправить, –
размечтался я, – ненадолго. На недельку-другую.
–
Зачем?
–
Трудотерапия на свежем воздухе ей тоже не помешает, – и я
рассказал, как она отдала все деньги Эмилию Глыбе, а сама лежала и
умирала, но от гордости никому ничего не сказала.
– С
Фаиной Георгиевной не получится, – убеждённо сказала
она.
–
Почему?
–
Горбатого только могила исправит, – Белла тоже закурила и добавила,
– меня, впрочем, деревня тоже не исправит. Есть такое поколение
людей, как мы с Фаиной Георгиевной, – неудобные и ненужные
люди.
– А
давайте я и вас к Ложкиной отправлю? – вдруг предложил
я.
Белла аж закашлялась:
–
Ну и шуточки у тебя, Муля!
Но
я не шутил.
На
кухню вальяжно виляя толстым задом, вошёл Букет и при виде нас
недовольно тявкнул. Был он уже своего обычного цвета (интересно,
чем Ярослав смыл с шерсти зелёнку?). А вот вокруг головы у него
была «грива», как у льва. Вот только вместо шерсти, эта грива была
сделана из страусовых перьев.
Мы
с Беллой переглянулись, и она сказала упавшим голосом:
–
Один день, Муля! У тебя один день, и пусть Жасминов везет его на
деревню!
А
Букет опять злобно тявкнул.
Остаток дня я занимался тем, что бегал по
домашним адресам и на работу. Убил кучу времени. Но, наконец-то, я
собрал их всех у себя в комнате. Окинул удовлетворённым взглядом
всю Мулину родню: Надежда Петровна задумчиво сидела за столом,
облокотившись на него и рассеянно водила пальцем по ободку чашки.
Рядом притих Павел Григорьевич Адияков, Мулин биологический отец. С
виду он был спокоен и даже несколько лениво расслаблен. Но по
странным взглядам, которые он украдкой бросал на Модеста
Фёдоровича, – он был на взводе и явно не в своей
тарелке.