–
Вот и внедряй, Бубнов! – наигранно развёл руками Большаков, – что
ты здесь обиженную ромашку изображаешь?! Кто тебе внедрять не
даёт?!
–
Вы! – протянул я.
–
Да я тебя уже который день уговариваю работать в нём! – возмутился
Большаков.
–
Да ну! – ехидно хохотнул я, – вы мне предлагаете быть на побегушках
у Завадского. А он проект сольёт. Смотреть, как тупо убивает мою
идею – это выше моих сил. Кроме того, я прекрасно всё понимаю: если
проект взлетит – то молодец будет Завадский, а если рухнет – то
виноватым буду я!
– Я
буду виноватым, – глухо сказал Большаков.
– И
вы, – согласился я. – Поэтому с Завадским я работать и не
хочу.
–
Но ведь он дельные идеи предлагает, – начал Большаков, но я
перебил:
–
Какие? Взять на главную роль Веру Марецкую вместо Фаины Раневской?
Это вы считаете дельной идеей? Вон Эйзенштейн уже Бирман вместо неё
взял, и что получилось?
При
упоминании эпического провала «Ивана Грозного» Большаков помрачнел
и нахмурился.
Я
замолчал. А что ещё говорить? Основное уже не раз сказано. От
своего я не отступлюсь. Поражения тоже нужно уметь принимать с
достоинством. Делать выводы, проводить работу над ошибками,
вставать и идти дальше. Во всяком случае я прекрасно знаю, что я
всё это время старался, как мог. Но, очевидно, и в великом
Советском союзе один человек против Системы – это ноль. Песчинка.
Букашка.
Пауза всё затягивалась.
Наконец, Большаков как-то крякнул с
непонятным выражением лица и вдруг сказал совсем другим
голосом:
–
Давай-ка садись, Иммануил.
И
сам первым сел в своё кресло. Ну ладно, раз велено садиться – я сел
в кресло для посетителей.
Большаков молчал. Долго. О чём-то думал. Я
ему не мешал. Наконец, он не выдержал и спросил:
–
Говорят, ты в Якутию намылился?
Я
кивнул.
–
Что там делать?
–
Отец хочет, чтобы я семейную традицию продолжил, – ответил я, –
буду работать на факториях и лабазах по заготовке
пушнины.
–
Хорошее дело, – одобрил Большаков и спросил, – но там, говорят,
очень холодно. Минус пятьдесят.
–
Ничего страшного, и при минус пятьдесят люди вполне себе живут, –
пожал плечами я. – Буду тепло одеваться, валенки носить. А в домах
топят. Во всяком случае, должны топить. Как-то буду.
–
Молодец! Храбрый какой, – чуть насмешливо усмехнулся Большаков, но
потом стал серьёзным. – Это я так спросил. Во время войны, помню,
мы зимой в окопах сутками сидели и ничего – выжили. А в Советской
Якутии тем более выжить не проблема тебе будет.