— Ваша светлость! Я не виновата!
— Да что случилось? — начал я сердиться.
— Иномирянка! Она исчезла. Я по вашему приказу оставила её в гостевых покоях. Вернулась, чтобы отвести к лекарю на осмотр, а комнаты пусты! Не могла же она улететь?
— Разумеется, не могла! Иди, Грита. Я разберусь.
А надо ли разбираться? Сбежала и ладно! А может, умыкнул кто! Мало ли, вдруг кому-то из князей не хватило иномирянки, прилетел, выкрал. Абсурд, конечно!
Проверять слова прислуги не торопился, сбежавшая из дому сестра беспокоила меня куда больше навязанной королевой участницы отбора. Зашёл в покои Руфины, предполагая, что она оставила послание для меня в уголке для занятий. Огонёчек любила читать, сидя около распахнутой двери на балкон. Подойдя к столу, поймал себя на необычном ощущении. Словно рядом кто-то дышал, стараясь не сопеть. Получалось у него плохо. Я взял в руки листок, исписанный аккуратным почерком сестры и, громко прокашлявшись, спросил:
— И что вы тут делаете, Тая?
Иномираняка с виноватым видом показалась из-за ширмы.
— Простите, я случайно. Просто хотела… вернее, не хотела…
— Прячетесь от Гриты?
— Да, — непонятно чему обрадовалась девушка. — Она собиралась тащить меня к доктору. Зачем? Чтобы убедиться, что я никуда не гожусь? Вы говорили, что мне нужно пройти все этапы, а меня даже не допустят. Больные люди никому не нужны!
— Это не так, — я углубился в чтение и говорил, не особенно задумываясь: — Не волнуйтесь, Тая! Идите к себе. Я скажу распорядителю, что сам осмотрел вас.
Девушка поблагодарила и направилась к выходу, но не дошла, замерла на полдороги. Что там ещё? Я обернулся и чуть не подавился воздухом от возмущения, услышав:
— Она любит! Не нужно рушить судьбу Огонёчку, очень вас прошу.
— Ч-что?
Человечка прочла письмо? Сунула свой острый нос в чужую жизнь? Да как она посмела!
— Простите, пожалуйста! Лю! Я очень прошу вас, простите меня. Письмо лежало раскрытым, а мне стало любопытно, понимаю ли я письменную речь.
— Понимаете, как я посмотрю, — прошептал я сквозь зубы.
— Простите.
Какие огромные у неё глаза! О Свет! Что со мной? Можно подумать, сердце превратилось в запутавшегося в силках стрижа. Много я видел за свою лекарскую деятельность жалобных, страдающих, испуганных взглядов, но этот был чем-то совершенно новым, будто все возможные чувства и эмоции смешались в один коктейль. Злость, поднявшаяся было в груди неприятной мутью, рассеялась и исчезла. Совершенно неожиданно для себя я спросил: