Острый уголок воткнулся аккурат между отклеившейся подметкой и верхом туфли дядюшки Тома. Вот если б не это, и не стал бы почтенный книжник спину гнуть. И ящик бы с письмами с двери не сорвал неловко повернувшись. Но очень уж пергамент пах хорошо, да и выведенное каллиграфическим почерком его полное имя на конверте привлекло взгляд.
Красиво написано, уверенно, четко, ровно. Это ходить дядюшке Тома было тяжело, а видел он распрекрасно, получше иных молодых. И слышал так же. И нос его никогда еще не подводил. Спина только проклятущая и ноги. Не болели, но мышцы будто каменели и отказывались двигаться с прежней живостью, которую тело все еще помнило. Тело помнило, голова подводила. Что давно было, вспоминалось хорошо, будто вчера только случилось. А вчера напрочь могло потеряться, вываливаясь иногда на поверхность, как эти вот нетронутые письма из ящика, что рассыпались по пыльному, неизвестно сколько нечищеному ковру.
Этот новый конверт Тома тен’Лойц открывать не стал. Другой открыл, совсем старый и желтый, подмигнувший из россыпи не поблекшей ни на гран цветной печатью, поскольку раньше еще можно было свободно купить марк-краску из Земель.
«Уважаемый мастер-книжник тен’Лойц, Тома. В свою очередь как меценату и опекающему приюта «Спокойное светлое» сообщаем вам, что в связи с недавним пожаром, напрочь уничтожившим здание, приют расформирован и воспитанники оправлены в несколько прочих заведений, сообразно наклонностям и возрасту. С прискорбием сообщаем так же, что пожертвованные, а тем паче отданные вами в аренду книги, спасти из огня не удалось. Надеемся на ваше великодушие. Ниже прилагаем список мест, куда отправлены опекаемые лично вами воспитанники с примесью старшей крови. С уважением, бывший директор-наставник бывшего приюта «Спокойное светлое» тен’Андриз, Илльз. 14 кресеня 10 года от Сошествия небесного огня»
* * *
Ллотин
Эйт вышел во двор и прислонился спиной к столбику крыльца. В голове немного шумело. Затем и вышел. Глушить боль вином было так… по-людски, но он не человек и никогда им не был, видно, поэтому и не сработало. Хмельное веселье держалось недолго, оставив ломоту в висках, мерзкое послевкусие во рту, шум этот вот. Мысли оставались ясными. Боль тоже осталась.
Противоположный столбик, близнец того, что служил ему опорой, треснул вдоль. Когда-то ажурная резьба, не лишенная гармонии и изящества, затерлась от множества касаний и набившейся пыли, рисунок едва угадывался. С ним было так же. Тот, кто ушел – ушел навсегда. Даже если в его случае это значило просто покинуть границу Земель. По приказу ли, по велению долга, или по зову сердца. Причина не важна. Важно время. Теперь оно почти вышло, но он, в погоне за собственным спокойствием, потерял то, что должен был оберегать. Клятва не нарушена, но и долг не уплачен. А в голове шумит, и он не знает, как быть дальше.