Тени прошлого больше не хотят оставаться в прошлом, и логично
предположить, что моя деятельность… мои убеждения… они делают меня
идеальной мишенью. И если официальных властей всё устраивает и меня
никто не трогает, то тени прошлого не будут гнушаться ничем. — Он
глубоко вздохнул, и закончил:
— Я прошу не за себя, мадам Лонгботтом. Я прошу за мою маленькую
Луну. Если… если со мной что-то случится…
Он запнулся, и впервые за вечер голос его дрогнул, потеряв
последние признаки уверенности. Луна тихонько всхлипнула и быстро
подошла к отцу, который воспользовался этим словно спасательным
кругом, и обнял её с такой силой, что у меня возникло стойкое
опасение, что он её сейчас просто напросто задушит.
Поддержка дочки помогла собраться этому великому магу, после
чего он продолжил хриплым голосом:
— Если я паду, то я хочу быть уверенным, что моя девочка не
останется одна. Что у нее будет кров, защита, возможность жить
своей жизнью, странной и прекрасной, без страха нищеты или
преследований.
Я прошу Дом Лонгботтомов взять её под свою опеку. Не как
служанку, не как дальнюю родственницу. Как… как почётную
воспитанницу рода.
Обеспечить ей достойное существование, образование, защиту
вашего имени и вашей магии до тех пор, пока она не встанет на ноги
или… или не найдет свой собственный путь, каким бы он ни был.
После этих слов тишина в спальне повисла тяжелым покрывалом.
Августа переводила задумчивый взгляд с Ксенофилиуса на Луну и
обратно. Я чётко видел, что в её глазах бушевала самая настоящая
буря эмоций: привычное недоверие к чужакам и скепсис по поводу его
апокалиптических прогнозов боролись с холодной логикой долга и
неожиданным уважением к отцовской жертвенности этого чудака.
Она видела, как Луна прижимается к отцу, как её огромные глаза
смотрят на неё без страха, но с тщательно скрываемой тихой,
глубокой печалью.
Я затаил дыхание, не желая мешать мыслям бабушки, и сам невольно
задумался… Мысль о том, что Ксенофилиус действительно может
исчезнуть, была пугающей. Луна… Луна была странной, но в этой её
странности была своя, особая чистота, которой не хватало в нашем
жестоком мире.
Тем временем бабушка медленно подошла к окну, отстукивая своей
тростью четкий ритм по каменному полу. Она задумчиво посмотрела на
темнеющий сад, на силуэты причудливых растений Лавгудов,
колышущихся на ночном ветру, и наконец резко повернулась в нашу
сторону.