Я выросла в монастыре и свыклась с мыслью, что ко мне не прикоснётся ни один мужчина. Что все истории из книжек про семьи и детей не про меня.
И бы и осталась в монастыре, но с моей двадцатой весной ко мне явились сны.
Мучительные сны.
Они не давали жить, не позволяли дышать, заставляли кричать во сне, вынуждали дрожать от каждой тени наяву.
Ни шепотки наставниц, ни снадобья не помогали. Я погибала и ждала, когда умру.
А затем явился новый сон. Он показал, как освободиться: вернуть долг жизни тому, кто когда-то спас меня.
Сны становились злее, и я решилась. Лучше смерть, чем такая жизнь, но я хотя бы попытаюсь.
Я верну долг жизни тому, кто когда-то спас меня, и вернусь в монастырь, избавившись от мучительных, убивающих меня снов.
Лишь бы сделать всё верно. Лишь бы выдержать всё, что мне сейчас предстоит.
Я прикрыла глаза прямо на ходу, вспоминая повторяющийся сон.
Бегущие люди с котомками, сильная худая рука на запястье, запах дыма и крови.
Всё верно.
Показалась деревня с одноэтажными каменными домами.
Воины махали беженцам, приказывали им не останавливаться и проходить деревню насквозь. Сжимая в руках мечи, они тревожно всматривались в небо — ждали атаки драконьих всадников.
К нам подбежал низкорослый крепкий воин, одетый в такую же форму и плащ, как и мой провожатый.
— Янис, это ещё кто? — спросил воин, озадаченно переводя взгляд на меня.
— Да чтоб я знал, — ответил он, не разжимая руку на моём запястье. — Пригодится. Докладывай.
— Прямо при ней?
— Докладывай! — рявкнул Янис.
Воин вытянулся, на его лице мелькнуло испуганное выражение, и он затараторил:
— Мы в окружении, ваша светлость. Королевские войска зажали нас в деревню. Беженцев пропускают, но нам отсюда не уйти. Всадники на драконах пока не атакуют, кружат рядом.
— Дождитесь ухода беженцев, занимайте оборону в деревне. Альваро уже унюхал меня, не выпустит. Уверен, сам за мной явится.
Я вздрогнула от этого имени. Альваро. Снова закусила губу.
Янис посмотрел на меня, опустил глаза на мои искусанные губы. Рассмотрел мои длинные каштановые волосы, спутанной гривой падающие на плечи, окинул взглядом походную куртку под распахнутым плащом, пряжку ремня, ездовые штаны, заправленные в сапоги.
Он наклонил голову, яростно сжимая челюсти, играя желваками на худом лице.
— Что стоишь, приступай! — заорал он.