Скоро к нему приковылял первый
больной, владелец одного из ларьков, с затуманенными болью, в
красных прожилках глазами. Бедняга маялся мигренью.
«Это она, опять она, непобедимая,
ужасная болезнь гемикрания, при которой болит полголовы» –
напевал Мих, разминая в нужных местах сведенные судорогой мышцы на
плечах больного. Нажимал, считал до сорока, отпускал и снова
нажимал. Так он снимал частые Светкины мигрени. В семидесяти
процентах случаев это помогало. Торговцу помогло тоже. Мих получил
свои два медяка. Отправил пациента с напутствием отлежаться, точно
зная, что он этого не сделает. Торговля в этом мире была важнее
здоровья.
Только теперь Мих ощутил чей-то
тяжелый взгляд на затылке. Оглянулся по сторонам. Никого не увидел.
Но взгляд был цепкий, не отпускал. Стало неприятно.
Потом стало не до взглядов: начался
сумасшедший дом. Заполошная, подвывающая в голос молодуха в грязном
платье и еще более грязном переднике притащила замурзанного,
голопопого малыша, засунувшего в нос сухую фасолину. С Миха семь
потов сошло, пока он пытался достать посторонний предмет из
крошечной ноздри брыкающегося ребенка. Тем более что ребенок
норовил, как нарочно, заехать пяткой или в лицо, или по рукам.
Бросил бы десять раз, если бы не понимал, что если не он – никто
другой и не возьмется.
Когда вымазанная слизью и кровью
фасолинa упала наконец Миху в ладонь, выяснилось, что платить
молодухе нечем. Мих плюнул и не стал связываться, звать стражу.
Один из лекарей показал ему соответствующую комбинацию из пальцев,
означающую, что он, Мих, круглый лох.
Мих сделал вид, что не заметил.
– Все равно ведь угробит ребенка, не
так, так этак, – тоскливо подумал он, глядя, как молодуха тащит
прочь свое чадо. – Какая здесь детская смертность и думать не
хочется.
Он передохнул немного, купив у
лоточника пирог с картошкой. Чужой взгляд никуда не делся. Сверлил
затылок. Мешал спокойно есть.
Третьим пациентом стал дядька с
разорванным боком. Мих навскидку предположил, что мужика потрепала
большая псина, но озвучивать догадку не стал. Слишком догадливых в
этом мире не жаловали.
Рана была неглубокая, но длинная,
рваная. Рубаха сильно пропиталась кровью.
Циновку испачкает, – недовольно
подумал Мих.
– Зашивать надо, – сообщил он. –
Иначе кособоким останешься. Или, если кости плохо лягут, кровью
истечешь. Но шрам все равно будет большой и некрасивый.