К тому же Фролов, отправляясь в
европы и выдерживая фасон, вылил на голову полбанки «Шипра»,
погубив тараканов в купе, если таковые обретались. Поляки с ходу не
разобрали источник сногсшибательного аромата, перебившего даже вонь
от сапожной чёрной ваксы, ей Стёпа старательно надраил коричневые
кожаные ботинки. Ну не привык он ничего носить кроме сапог и
унт!
- Пшепрашем. Пана ждут товарищи? –
попробовал ускорить процесс недобитый буржуин, заговорив со мной на
странной смеси польских и русских слов. Я тоже ответил
винегретом.
- Вшистко едно. Нехай чекают. Ксёнжка
интересная, водка ест грех.
- Что может большевик понимать в
грехах?
Ого, тонкие и вечно поджатые губы
соседки умеют расстёгиваться. Правильно, чем же иначе она кушает?
Эх, знала бы панна, насколько я сведущ в грехах и в их
искуплении…
Мы проболтали часа четыре на вечные
темы о добре и зле, каре и воздаянии, прописанных в Библии и в
материалах пленумов ЦК ВКП(б). Постепенно, отлавливая из мешанины
польские словечки и извлекая из памяти обрывки бесед с убитыми
воинами Тадеуша Костюшко, я полностью перешёл на мову Речи
Посополитой.
При Стёпе от болтовни с соседями
воздержался, чтобы лишние вопросы не вызывать. Может – зря. Когда
его вечером сгрузили, он и русский-то не слишком понимал.
Оставшиеся на ногах летуны, квалифицированно выдержавшие норму,
молча облили меня ведром презрения. Не пьёт вместе со всеми, значит
– стучит. Или компру копит, это одно и то же. Ничего, впятером
упрутся и заявят, что я один бухал, приставал к иностранцам и
выбалтывал им военные тайны как последний троцкист. Кому тогда
поверят политорганы и ГБ?
В Варшаве наш доблестный
комиссар-командир долго и безуспешно совал злотые кассирше, не в
состоянии понять, что прямого поезда до Парижа сегодня нет, а лучше
ехать в Берлин.
- Что талдычит эта курица? Ниц нема?
Нам не к немцам, а в Париж!
Владение местным языком лучше не
раскрывать раньше времени. Тут у политкомиссаров нюх заточен. Могу
и до Испании не добраться. Шпион, мать твою.
- Таки вам придётся ехать в Берлин, -
сказал человек в очереди, уставший ждать. – Ой вей, в нём
решительно не хорошо, поверьте старому Хаиму. Но без пересадки в
Берлине ви таки не попадёте в Париж.
- Спасибо, товарищ! – успокоился наш
маленький фюрер и продолжил моральное насилие над билетёршей.